Троя

Симмонс Дэн

Поднявшись, путник свернул тончайший спальный мешок и сунул его в рюкзак: высохнет сам, по дороге. Одежду доставать не стал, а лишь натянул поверх термокожи носки и обулся.

Ночью, перед грозой, Харман и Мойра успели погреться у костра. Естественно, без венских сосисок и маршмаллоу, о которых мужчина знал только из библиотеки Таджа. Вместо них супруг Ады без аппетита прожевал половину съедобной плитки и запил ее водой, сидя у мерцающего пламени.

Теперь же вымокшая зола смотрелась бледно-серым пятном среди грязного месива, в которое превратилось дно Атлантической Бреши между камнем и кораллами. Харман поймал себя на том, что бессмысленно бродит вокруг останков костра, выискивая

какой-нибудь знак, оставленный Мойрой… быть может, записку.

Но так ничего и не обнаружил.

Тогда он поправил рюкзак на спине, опустил капюшон термокожи, вытер капли с защитных очков и потрусил на запад.

День поднимался на смену утру, однако светлее не становилось — наоборот, небеса, помрачнев, сильнее разразились ливнем; отвесные стены водяного коридора словно выросли и производили на душу еще более гнетущее впечатление. Не обращая внимания на оптический обман, благодаря которому казалось, будто не дно уходит все глубже, а сам океан вздымается навстречу небесному куполу, Харман продолжал свой путь по дорогам, прорезанным сквозь черные скалы, по узким и скользким мосткам без перил, перекинувшимся над бездонными ущельями. Время от времени он взбирался по крутым утесам, и хотя в таких местах незыблемые водяные твердыни казались гораздо ниже (около двух сотен футов, прикинул мужчина), трудный подъем был утомителен и усиливал клаустрофобию, ибо наступавшие с обеих сторон скалы заметно сужали свободное пространство.

К полудню, приближение которого путнику подсказала внутренняя функция, поскольку солнце до сих пор не показывалось, а дождь хлестал так исступленно, что Харман подумывал закрыть рот и нос дыхательной маской, подводные скалы закончились и дорога снова стала прямой как стрела. Хмурое настроение мужчины слегка рассеялось, но лишь на короткое время.

Теперь он радовался, когда попадал на каменистые или коралловые участки тропы, потому что привычный слежавшийся грунт за ночь размяк и хлюпал под ногами грязной жижей. Наконец мужчина устал шагать — здесь, к югу от Англии, день понемногу клонился к вечеру — и, присев на валун, торчащий из северной части океана сквозь невидимую силовую преграду, принялся жевать съедобную плитку, потягивая прохладную воду из трубки гидратора.

Эти ужасные плитки — по одной в стуки — не утоляли голода и вдобавок имели привкус опилок. К тому же их оставалось только четыре. И на что рассчитывали Просперо с Мойрой, посылая человека в это долгое странствие? Впереди еще семьдесят или восемьдесят суток пешего перехода. А вдруг ружье возьмет и не сработает под водой? Но, допустим, Харман сумеет убить большую рыбу — сможет ли он протащить ее сквозь защитное поле? Сушеные водоросли и деревянные обломки все реже встречались вдали от берега. На чем же готовить воображаемую добычу? Правда, в рюкзаке лежала зажигалка — часть многофункционального инструмента, включавшего в себя вилку, ложку и выкидной нож, а также металлическая миска, легко превращавшаяся в кастрюлю, если дотронуться до нее в нужных местах. Однако тратить каждый день по нескольку драгоценных часов на рыбалку…

Примерно в полумиле к западу мужчина заметил огромный утес или коралловый риф, торчащий из северной стены Атлантики перед очередной глубокой трещиной на дне, но только странной формы, без обычной прорезанной посередине тропы. Наклонная скала уходила в песок и суглинок Бреши, была закругленнее и глаже зубчатых образований из вулканического базальта.

Харман уже выяснил, как нужно активировать увеличительные и телескопические функции в линзах очков термокостюма, и сейчас решил прибегнуть к их помощи.

Мнимый валун оказался вовсе не валуном, а гигантским творением рук человеческих,

которое зарылось дельфиньим носом в грязь. Расширяясь кверху подобно женским бедрам, скомканные балки из обнаженного металла уходили в силовое поле.

Мужчина убрал остаток съедобной плитки, достал ружье и, закрепив его на поясе, направился к затонувшему кораблю.

Харман стоял, запрокинув голову, и рассматривал таинственную громадину. Судно оказалось гораздо крупнее, чем выглядело с расстояния почти в милю, и сильно смахивало на подводную лодку. Обнаженные балки разбитого носа проржавели от ливней, зато гладкий, почти резиновый с виду корпус, уходящий в полуденную мглу пучины сквозь силовое поле, казался более или менее неповрежденным. Силуэт просматривался на десять ярдов, не дальше.

Мужчина пристально уставился на трещину в корпусе у бутылочного носа корабля. «Брешь посреди Бреши», — тупо думал он, стоя под струями ливня, стекающими по капюшону и линзам. Харман легко пробрался бы через трещину внутрь. Хотя с его стороны было бы чрезвычайно глупо так поступить. В конце концов, его задача — не изучать затонувшие две тысячи лет назад развалины, а дотащить свою задницу до Ардиса или, во всяком случае, до ближайшей общины, причем поскорее: за семьдесят пять, за сто, за триста дней, это уж как получится; его работа — просто идти на запад. Мужчина понятия не имел, что его ждет в этой чертовой машине Потерянной Эпохи. Может быть, даже смерть? И потом, разве найдется место, где узнал бы что-нибудь новенькое тот, кто уже погружался в хрустальный чертог?

И все же…

Даже и до погружения в чертог Харман был в курсе, что его род, улучшенный на уровне ген и наноцитов, происходил от шимпанзе и гоминидов. И хотя любопытство сгубило бесчисленное множество благородных хвостатых предков, оно же помогло им выпрямиться и отбросить хвосты.

Итак, мужчина спрятал рюкзак в нескольких ярдах от носа корабля — как знать, вдруг эта водонепроницаемая вещица не выдержит чудовищного давления, — взял ружье в правую руку, включил два ярких фонаря на груди и протиснулся сквозь трещину с рваными металлическими краями в темноту коридора мертвого затопленного судна.

73

Грекам не продержаться до вечера.

Вообще-то, если так и дальше пойдет, они не простоят и до ленча. И я вместе с ними.

Ахейцы отступают полукругом, все плотнее сжимая ряды на полоске берега у рдеющего кровью прибоя. Они бьются как демоны, но и жестокие атаки Гектора не ослабевают. Только после восхода солнца пали по крайней мере пять тысяч греков, и среди них благородный Нестор: его унесли без сознания с раздробленным плечом. Старик желал заместить пропавших и мертвых великих воинов — Ахилла, Агамемнона, Менелая, Большого Аякса, хитроумного Одиссея — и делал все, что мог, однако был сбит с колесницы вражеским копьем.

Погиб Несторов сын Антилох, в последние дни показавший себя отважнейшим из ахейцев. Меткий троянский лучник поразил его стрелой в живот. Брат героя Фразимед, тоже храбрый военачальник, исчез на поле брани. Три часа назад его стянули в ров, полный троянцев, и с тех пор не видели. Частокол и все укрепления теперь уже перешли в обагренные кровью руки Гектора.

Малый Аякс ранен. Пару минут назад его, получившего сокрушительный удар мечом по обеим голеням, как раз над бронзовыми наголенниками, вынесли с поля сечи к пылающим судам, где, право же, было ничуть не безопаснее. Погиб воевода и одаренный целитель ахейцев Подалир. Отпрыск легендарного Асклепия попал в окружение к головорезам Деифоба, которые рассекли блестящего доктора на сотни кусков, а залитые кровью доспехи забрали в Трою.