Троя
Шрифт:
— ПОСМОТРИТЕ НА СНИМКИ, МАТЬ ВАШУ!!! — взревел гигантский краб.
И все на борту попытались зажать ладонями уши. Даже те, у кого их не было.
Манмут первым взглянул на ближайшую фотографию из целой цифровой серии. Орфу не просто многократно увеличил изображение по сравнению с первоначальным вариантом, но и прочистил его с точностью до пикселя.
— На дне океанской бреши лежит рюкзак, — заметил маленький европеец. — А возле него…
— Ружье для подводной охоты, если не ошибаюсь, — вмешался центурион-лидер Меп Эхуу.
— А рядом… похоже на человека, —
— Нет, — возразил иониец. — Я проверял самым точным радаром. Это всего лишь термокостюм.
— Ну так что? — отозвался пилот из командирского кресла. — Субмарина выбросила кого-нибудь из членов экипажа или его пожитки. Подумаешь, лишний мусор.
Орфу громко фыркнул.
— По-твоему, вещички пролежали здесь более двадцати пяти стандартных веков? Что-то не верится. Посмотри на ружье, Сума. Оно совершенно не заржавело. А рюкзак? Он совсем не истрепался. А ведь эта часть суши открыта и знойному солнцу, и иссушающим ветрам.
— Это ничего не доказывает, — обронил ганимедянин, набирая координаты встречи с «Королевой Мэб» и запуская реактивные двигатели. — Пару лет назад один «старомодный» забрел сюда и нашел свою смерть. У нас сейчас заботы поважнее.
— Смотрите на песок, — промолвил иониец.
— Что? — удивился пилот.
— Вот, на пятом увеличенном снимке. Я, конечно, не видел, но радар показывал с точностью до трех миллиметров. Вы — то что-нибудь видите — своими глазами?
— След, — произнес Манмут. — Отпечаток босой человечьей ноги. Даже несколько отпечатков. Все до единого различимы на грязной почве и мягком песке. Ведут на запад. Дождь за пару дней уже смыл бы их. Здесь побывал человек — возможно, пока мы трудились над боеголовками.
— Это не важно, — отрезал ганимедянин. — Мы получили приказ вернуться на «Королеву Мэб» и намерены…
— Спускайтесь на шлюпке в Атлантическую Брешь, — велел первичный интегратор Астиг-Че, находящийся выше на тридцать тысяч километров и на другой стороне Земли. — На наших последних снимках с орбиты видно что-то вроде человеческого тела, оно лежит на дне Бреши примерно в тридцати двух километрах к западу от затонувшей субмарины. Летите и подберите его.
85
Уже реализовавшись на новом месте, я понимаю, что квитировался в купальню Елены Троянской, в сердце дворца, который она прежде делила с покойным супругом Парисом, а в последнее время — со свекром и владыкой Приамом. Знаю: время коротко, но я никак не соображу, что нужно делать.
Принимаюсь расхаживать по покоям, выкрикивая имя прекрасной дочери Зевса. Служанки с рабынями поднимают жуткий визг и воплями зовут охрану. Пожалуй, еще немного, и мне придется уносить ноги, чтобы не кончить жизнь на копье троянца. Тут в одной из комнат мелькает знакомое лицо. Это Гипсипила, рабыня с острова Лесбос, которую Андромаха в последнее время назначила личным поводырем безумной Кассандры. Ей может быть известно, где находится виновница Троянской войны: последний
— Ты знаешь, где Елена? — спрашиваю я, шагая навстречу.
Лицо кряжистой бабы бесстрастно, точно тыква.
Словно в ответ Гипсипила раскачивается и бьет меня ногой в пах. Зависаю в воздухе, хватаюсь за больное место, валюсь на плиточный пол и принимаюсь кататься в агонии, тихо скуля.
Рабыня готовится размозжить мне голову. Вовремя уклоняюсь: пинок приходится на плечо, так что левая рука отсыхает до самых кончиков пальцев, — и качусь в угол, не в силах даже пискнуть.
Кое-как поднимаюсь на ноги, но не могу разогнуться. Великанша приближается. Похоже, намерения у нее самые серьезные.
«Квитируйся, идиот!» — мысленно кричу я себе.
«Куда?»
«Да куда угодно!»
Гипсипила хватает меня за ворот, разорвав на груди тунику, и целится прямо в лицо. Закрываюсь предплечьями: железный кулак едва не ломает мне лучевые и локтевые кости на обеих руках. Отлетаю к стене. Рабыня снова ловит меня за рубашку и наносит удар под дых.
Не зная как, я через миг оказываюсь на коленях и, содрогаясь всем телом, пытаюсь одновременно защитить и живот, и яйца. В легких совсем не осталось воздуха.
Гипсипила пинает по ребрам, ломает по меньшей мере одно, и я валюсь на бок. Слышу, как сандалии охранников торопливо шлепают по главной лестнице.
«Вспомнил! При нашей последней встрече рабыня сопровождала Елену, и мне пришлось вырубить бабищу, чтобы похитить свою красавицу».
Великанша поднимает меня, словно груду тряпья, и хлещет наотмашь по лицу — сначала открытой ладонью, потом ее тыльной стороной, потом опять наоборот. Чувствую, зубы теряют свои позиции. Какое счастье, что я не в очках!
«О Господи, Хокенберри! — бесится мой рассудок. — Только что на твоих глазах быстроногий Ахилл одолел и прикончил на поединке Зевса, Повелителя Грозных Туч, а сейчас из тебя выколачивает дерьмо вшивая лесбиянка!»
Стража врывается в комнату, ощетинясь копьями. Гипсипила оборачивается, по-прежнему сжимая ручищей ворот моей туники, так что носки сандалий беспомощно царапают пол, и тычет мною в острые пики.
Тут я квитируюсь вместе с ней на вершину городской стены.
Взрыв солнечного сияния. В нескольких ярдах от нас троянские воины с криками отшатываются. Рабыня в изумлении ослабляет хватку.
Улучив драгоценные мгновения замешательства, пинаю мучительницу по крепким ножищам. Гипсипила валится на четвереньки. Не поднимаясь со спины, подтягиваю ноги, собираюсь подобно пружине и сталкиваю бабищу в город.
«Это будет тебе уроком, здоровая мускулистая корова, это тебя научит, как связываться с Томасом Хокенберри, доктором филологии, специалистом по классической литературе…»
Поднимаюсь на ноги, отряхиваюсь и гляжу вниз. Здоровая мускулистая корова упала на полотняный навес рыночной палатки, прорвала его, рухнула на кучу овощей — картофеля, кажется, — и в данный момент мчится к лестнице у Скейских ворот, чтобы настигнуть меня.