Троя

Симмонс Дэн

– А как же перископ?

– К черту перископ и колесницы. Лучше погибнуть, сражаясь, чем задохнуться в грязном болоте.

– Правильно, – одобрил краб. – Но почему ты говоришь «попробуем»? Что, возникли сомнения?

– Провалиться мне пропадом, если я представляю, как выбираться из этой мерзкой слизи, – бросил хозяин «Смуглой леди», раздавая виртуальные приказы системам подлодки. Когда на панели загорелись алые буквы «Реактор включен», моравек привел в боевую готовность реактивные двигатели и пироскопы. – Однако попытка –

не пытка. Еще восемнадцать секунд – и держись, дружище.

– Тебе ведь известно, – немного свысока отозвался Орфу, – мои хватательные манипуляторы канули в Лету. Поэтому я склонен воспринимать твои последние слова как чистую риторику.

– Зубами держись, – прошипел Манмут. – Шесть секунд.

– Я моравек, – негодующе начал тот. – Что за намеки? Нет у меня никаких зубов…

Остальное потонуло в шуме заработавших двигателей. Оглушительно заскрежетали перекошенные кормовые перемычки. «Смуглая леди» издала протяжный стон и принялась пробиваться к свободе из склизких объятий Марса.

18

Илион

Илион, Троя, град Приама, Пергам… Как ни назови это место, оно безумно красиво ночью.

Внушительные стены в тридцать футов высотой залиты пламенем факелов, да еще и подсвечены снаружи кострами, что разложило троянское воинство в долине. Высокобашенный Илион почти не спит. В окнах высоких башен теплятся огни, дворики тонут в сиянии, на балконах и террасах мерцают канделябры и факелы… Из открытых дверей свет струится на широкие, вымощенные с великим искусством улицы. (Как-то раз я попытался воткнуть нож между камнями, острое лезвие погнулось, но не прошло.) Добавьте к этому тысячи и тысячи бивачных костров, на которых готовят пищу союзники, переселившиеся в Трою, и вы получите примерное представление об окружающей картине.

Здесь даже тени живут своей жизнью. Молодые простолюдины и простолюдинки занимаются любовью прямо в темных аллеях или на сумеречных террасах. Откормленные псы и мудрые кошки, перебегая из тьмы во тьму, крадутся по дворикам и переулкам, шныряют на поворотах оживленных улиц, где за целый день нападали с груженых телег кучи сладких плодов и мяса, хватают добычу и снова растворяются в полумраке закоулков или под виадуками.

Уж что-что, а смерть от голода или жажды местным жителям не грозит. При первом же намеке на приближение опасности, который поступил за недели до того, как на горизонте появились черные корабли ахейцев, в город были согнаны неисчислимые стада крупного и мелкого скота, так что поля фермеров на четыреста квадратных миль окрест опустели подчистую. Набеги за говядиной продолжаются и по сей день, кстати, всегда с большим успехом, несмотря на вялые попытки противодействия со стороны осаждающих. Фрукты и овощи стекаются за эти стены рекой – их поставляют те же смекалистые фермеры, что снабжают продовольствием греков.

Сотни лет назад, выбирая место для строительства новой крепости, предшественники троянцев главным образом рассчитывали на неистощимый водоносный слой, обнаруженный под землей. В Илионе и теперь четыре гигантских прохладных колодца, которые ни разу еще не пересыхали. Мало этого, Приам надежности ради велел развернуть и провести через город северный приток реки Симоис, для чего были проложены легко охраняемые каналы и подземные виадуки. Пожалуй, у ахейцев даже больше проблем с пресной водой, чем у номинально осажденных сынов Приама.

Население Илиона (а это самый огромный по нынешним временам город на Земле, что совсем неудивительно) увеличилось с начала войны почти вдвое. Сперва под защиту неприступных стен собрались мирные земледельцы, козопасы, рыбаки и прочие обитатели здешних долин. За ними потянулись

дружественные армии, причем не только доблестные герои, но и супруги, дети, седовласые старцы, собаки и скот.

Союзников можно условно разделить на несколько групп. Прежде всего это некоренные «троянцы», то есть дарданы и жители небольших городков, достаточно удаленных от Илиона, включая ратников, населяющих подножие горы Ида и даже саму Ликию. Далее следуют войска из Адрастеи и других мест, расположенных на многие лиги к востоку, а также пеласги из Южной Лариссы.

Европа прислала на выручку фракийцев, пеонов и киконов. С южных берегов Черного моря явились на помощь гализоны. Расхаживая вечером по городу, можно услышать у костров, как поют и ругаются пафлагонцы и енетои – пришельцы с далекого севера, вероятные прапрапрародители венецианцев. Из центра Малой Азии прискакали оборванные мизы. В этом племени мне знакомы лишь двое – Энном и Настес. [14] Если верить поэме, Ахиллес заколет обоих в беспощадной битве у берегов Скамандра, после которой волны реки побагровеют от крови на многие месяцы, а русло запрудят груды мертвецов, отправленных в Аид рукой прославленного мужеубийцы. И в их числе позабытые всеми Настес и Энном.

14

Согласно Гомеру, предводителей мизов звали Энном и Хромий; Настес – военачальник племени «варварских» каров, и его товарищ носил имя Амфимах.

По растрепанным космам, чудному оружию из бронзы и, конечно, по особому запаху вы всегда отличите в толпе фригийцев, меонов, каров и ликийцев.

Шумная жизнь кипит в Илионе по меньшей мере двадцать два часа в сутки. Это самый лучший, самый великий и прекрасный город современности, грядущей эры и вообще любой другой эпохи человеческой истории.

Надо же, какие мысли приходят в голову, когда лежишь обнаженным на постели рядом с Еленой Троянской, простыни сладко пахнут сексом и нами, а прохладный бриз надувает паруса легких занавесок. Вдалеке ворчит, просыпаясь, гроза. Елена поворачивается и шепчет во сне мое имя: «Хок-эн-беа-уиии…»

Я прибыл в город поздним вечером, насмотревшись на больницу богов, твердо зная, что Муза уже разыскивает меня и что если не она, то Афродита умертвит беглеца без сомнений, едва лишь выберется из целебного бака.

Поначалу я собирался смешаться с толпой солдат, наблюдающих со стены за вечерним сражением (где-то там, в клубах пыли, освещенной предзакатными лучами солнца, Диомед по-прежнему яростно рубил троянцев), но вдруг заметил Гектора, который устало шагал обратно в Илион с немногочисленной свитой. Превратившись в одного из сопровождающих – копьеборца Долона, доверенного соглядатая, которого ждет скорая страшная гибель от рук Одиссея и Диомеда, – я присоединился к процессии. Благородный воин миновал главные врата, прозываемые Скейскими и выстроенные из крепчайших дубовых брусьев высотой в десяток человеческих ростов (если иметь в виду мужей вроде Аякса). Героя тут же обступили жены и дочери Трои, наперебой спрашивая о судьбе дорогих супругов, отцов, сыновей, братьев, любовников.

Широкие плечи и сверкающий шлем Гектора, украшенный по здешнему обычаю гривой из рыжего конского волоса, возвышались над головами, словно утес посреди моря, только вместо волн его окружали умоляющие лица. Наконец Приамид остановился, жестом приказав растущей толпе утихнуть.

– Молитесь богам, жены Трои. – Вот и все, что он сказал.

Затем повернулся и тронулся в путь. Солдаты скрестили длинные копья, сдерживая натиск рыдающих дев и старух. Я предпочел вместе с остальными безмолвно сопровождать Гектора далее, к пышным палатам царя Приама, которые так восхитили Гомера блистательными портиками и колоннадами из полированного мрамора.