Троя

Симмонс Дэн

За сотни ярдов до цели я незаметно отстал от своих товарищей и нырнул в узкий проулок. Вечерние тени сгущались, в воздухе разливалась прохлада, но высокие башни Илиона еще пылали в алых лучах солнца, что медленно садилось на востоке. Выбрав одно из укреплений, я взбежал по внутренней винтовой лестнице на самый верх. Сменить, что ли, тело? Впрочем, какая разница: копьеносец-то безымянный, а значит, важной роли в сражении не сыграет.

Башня имела форму минарета, что странно, ведь ислам появится через тысячи лет. Я выступил на узкий закругленный балкон, как привилегированный

зритель грядущего действа. Солнце било прямо в глаза; пришлось подправить поляризацию визуальных фильтров и настроить фокус богоданных контактных линз, и я получил отличный вид на городскую стену.

Андромаха опрометью сбежала вниз по выступу, кинулась на шею мужа, болтая ногами; Гектор крепко обнял ее в ответ и прижал к себе. Его полированный бронзовый шлем ярко сиял в закатных лучах. Прочие воины и сокрушенные заботой женщины расступились, чтобы дать вождю побыть вдвоем с любимой. Одна лишь нянька с малышом на руках не решалась покинуть пару.

Можно было бы легко подслушать разговор при помощи остронаправленного микрофона, однако я решил просто смотреть на супругов, на выражения их лиц, следить за движением губ. Оправившись от первого восторга, Андромаха нахмурилась и начала быстро-быстро, настойчиво говорить.

Со слов Гомера я примерно помнил, о чем речь. Дщерь Этиона перечисляла свои скорби, сетовала на одиночество, постигшее горемычную после гибели старого отца и милых братьев.

– Теперь ты мне отец, – прочел я на алых губах Андромахи, – и почтенная матерь – тоже ты, Гектор. Единый мой брат, моя любовь, мой муж – молодой, горячий, доблестный, живой! Ты все для меня! Сжалься, супруг! Не уходи. Зачем тебе возвращаться в долины и пасть в бою? Чтобы кони ахейцев таскали твое сильное тело по камням, пока плоть не отделится от костей? Останься! Сражайся тут. Городу нужна твоя защита. Борись у стен!

Гектор медленно покачал головой, слепя окружающих яркими бликами от шлема:

– Не могу.

– Можешь! – Лицо Андромахи исказила гримаса любви и страха. – Должен. Подтяни войско к смоковнице… Вон туда, видишь? Там легче всего проникнуть в священный Илион, и аргивяне знают об этом. Возможно, какой-то пророк открыл им наше слабое место. В надежде взять город враги уже трижды бросали туда лучших бойцов – обоих Аяксов, Идоменея и ужасного Диомеда. Защити нас, любимый, но только здесь!

– Не могу.

– Можешь! – прокричала она, вырываясь из объятий. – Но не станешь!

– Да, – кивнул герой, – не стану.

– А знаешь ли ты, что будет со мной, о благородный Гектор, когда ты найдешь свою благородную смерть и сделаешься пищей ахейских псов?

Мужчина поморщился, однако смолчал.

– Какой-нибудь потный греческий командир утащит твою вдову, словно простую наложницу! – проорала Андромаха, так что даже до меня долетел ее голос. – Меня увезут в Аргос, обратят в рабыню, которую трахают по первой прихоти Аякса, Большого или Малого, или грозного Диомеда, или начальничка попроще!

– Верно, – твердо, хотя и через силу, произнес Приамид. – Только мои глаза уже закроются и земля

надо мной заглушит твои крики.

– Ну да, конечно! – Супруга разразилась хохотом и рыданиями одновременно. – Честнейший герой ничего не услышит, он будет мертв! А его сын, которого жители Илиона единодушно величают Астианаксом – Владыкой города, – станет прислуживать ахейским свиньям, разлученный с матерью-рабыней. Вот цена твоего благородства, великодушный Гектор!

Андромаха, подозвав кормилицу, схватила дитя и выставила его перед собой, точно щит.

Теперь я действительно увидел страдание на лице героя. Однако тот наклонился и протянул могучие руки к нежной крохе:

– Иди ко мне, Скамандрий.

Гектор всегда звал сына именем, которое сам дал малышу при рождении, не обращая внимания на любезное прозвище, придуманное троянцами.

Мальчик отвернулся и заревел во весь голос. И хотя нас разделяло полдюжины крыш, я прекрасно услышал его.

Все из-за шлема. Боевая бронза нестерпимо сияла в багровом свете заката, запятнанная грязью и кровью, отражая заходящее солнце, искаженный парапет и самого Скамандрия. Пламенеющий гребень из рыжего конского волоса грозно развевался на ветру, а грубые пластины из металла, изгибаясь вокруг глаз, прикрывали нос отца и тоже ярко блестели.

Малыш с визгом припал к няне и в ужасе спрятал лицо у нее на груди.

Любой на месте героя пришел бы в отчаяние: как же так, любимый сын не хочет попрощаться перед боем? Но Приамид лишь рассмеялся, запрокинув голову, надолго и от души. Через минуту Андромаха присоединилась к его хохоту.

Гектор сорвал с себя пугающую железку, положил шлем на каменную стену и оставил полыхать на вечерней заре. Затем подхватил своего мальчугана, обнял его, принялся подбрасывать вверх, пока тот не запищал от восторга, забыв прежний страх. Тогда герой одной рукою бережно прижал к себе ребенка, а другой милую жену. Так они и стояли обнявшись.

Все еще ухмыляясь, Приамид обернул лицо к небесам:

– Слушай меня, Зевс! И все вы, бессмертные, слышите?

Стража и женщины на стене безмолвно застыли. Над улицей повисла жуткая, неестественная тишина. Зычный голос Гектора разнесся эхом по кварталам Илиона.

– Пусть этот мальчик, мой сын, которым я так горжусь, станет великим, подобно отцу! Первым среди славных троянских мужей! Могучим и доблестным, как я, Гектор! Позвольте, о боги Олимпа, чтобы Скамандрий правил священным Илионом в крепости и во славе и чтобы каждый мог сказать: «Да, этот герой превзошел своего отца!» Вот вам моя молитва, бессмертные, и большего Гектору не нужно!

С этими словами он передал младенца Андромахе, поцеловал обоих и ушел со стены на поле брани.

Понимаете, несколько часов после знаменитой сцены прощания я был жутко подавлен. Настроение омрачалось еще и мыслями о будущем, о том, как Андромаху и в самом деле увезут из горящей Трои в чужие земли, превратят в дешевую рабыню, или о том, как ее завоеватель – ахеец Пирр вырвет малыша Скамандрия (прозванного в народе Владыкой города) из рук кормилицы и без жалости бросит с высоких стен на острые камни.