Троянский конь
Шрифт:
Человек в плаще, шаркая ногами, переступил порог. Портер слышал его затрудненное дыхание. Походка была нетвердой.
«Он что, под наркотиками?»
Трудно было сказать, однако в такой час в этом не было ничего удивительного. Быть может, открыть дверь было не самым умным решением.
И только увидев профиль этого человека, Портер начал узнавать его. Он распахнул дверь и уставился на растрепанного посетителя.
– Детектив Норт?
Лицо детектива было искажено смущением и отчаянием. В руках он нес блокнот в обложке
Портер отпрянул, когда страница оказалась у него прямо перед лицом. Затем осторожно подался вперед, чтобы прочитать.
Запись холодно гласила: «Я – проклятие Сатаны».
Ниже, другими чернилами, был задан вопрос: «Я принадлежу Атанатосу? »
Руки Норта тряслись, пальцы дрожали, когда он забрал блокнот обратно, безуспешно попытался закрыть и засунуть его обратно в карман плаща. Он был растерян и не знал, что делать.
И Портер сразу поверил, когда Норт взмолился:
– Прошу вас, помогите мне!
В поисках души
Его никогда не отпустят.
Когда Ген появился с колбой в руке, ему предложили возможность увидеть побольше. Это был сильный соблазн. Они знали его ахиллесову пяту. Ему хотелось бежать прочь, но противостоять тому, чем его прельщали, было невозможно. Долгими ночами он наблюдал за работой ученых Лоулесса среди чашек Петри и пробирок. Капля образца, взятого у него и хорошо перемешанного, была помещена в центр счетной камеры Маклера – маленького круглого металлического прибора, в котором между двумя пластинками стекла были заключены сперматозоиды Гена, которые могли свободно извиваться и ползать, но не могли сбежать.
Увеличенные во много раз микроскопом, на мониторе они казались огромными, похожими на бледных головастиков. Их жгутики неистово извивались, подобно хлыстам, и каждое движение продвигало крошечного носителя ДНК вперед; взмахи хвостиков были зигзагообразными, что являлось признаком хорошего здоровья. Несколько сперматозоидов вяло дрейфовали по прямой. Многие были негодными.
Несмотря на это, образец объявили хорошим и половину его поместили в хранилище. Металлический бак ярко-синего цвета, охлажденный жидким азотом, укатили прочь. Круглую стойку с пробирками извлекли, самый старый образец вынули и бесцеремонно выплеснули в отходы, заменив его новейшим. Ген помнил, что был регулярно занят этим уже больше двух лет.
Все для того, чтобы они могли зарыться глубоко внутрь единственной репродуктивной клетки и отделить одну от другой двадцать три хромосомы, из которых она состояла. И все же Ген не понимал, как эти хромосомы могут содержать его память.
– О чем ты сейчас думаешь, мой мальчик?
Ген не ожидал застать здесь Лоулесса. Он ответил:
– Я гадал, откуда пришла моя душа.
Лоулесс дал
Ген держал трость, зачарованно разглядывая ее.
«Мы могли бы его ударить».
Узорный металлический набалдашник был довольно массивным.
«Один удар по голове».
Лоулесс удивился, что его наследник пребывает в таком замешательстве.
– Это же простой вопрос!
– И все же я не знаю ответа.
– До сегодняшнего дня никто не смог ответить на него, невзирая на все попытки науки и религии. Не приходит ли тебе в голову, что это некоторое упущение?
По-прежнему держа трость в руке, Ген спросил:
– А вы как считаете?
Поблизости стояли несколько охранников.
«Ничего не получится».
Лоулесс молча протянул руку. После секундного колебания Ген послушно подал ему трость.
«Не сегодня, похоже».
Лоулесс тяжело оперся на трость и повел Гена вокруг стола, дабы продемонстрировать большую лабораторию в действии. Целая армия ученых трудилась в ярком свете ламп, в хирургически стерильной обстановке; отрываясь от процедур и экспериментов, они украдкой посматривали на Гена. Это нервировало.
– Разве ты не можешь сказать, что твои маленькие солдатики – живые? Они ведь двигаются, не так ли? Они наделены инстинктом находить и пробивать стены.
– Они не могут выжить сами по себе. Только одного из них ждет момент оплодотворения.
Лоулесс пристукнул тростью по твердому мраморному полу.
– О, момент оплодотворения! И сколько длится этот момент? Секунду? Минуту? Две?
Ген сунул руки в знакомые глубокие карманы своего собственного белого лабораторного халата. Ответ его был краток:
– От двадцати четырех до сорока восьми часов.
– Так момент зачатия занимает два дня? А где все это время находится душа – болтается поблизости? Плавает вокруг, помахивая эфирными пальчиками?
– Создать жизнь – это не свет включить. Даже когда сперматозоид вошел в яйцеклетку, его гены могут оставаться отдельно от ее генов целые сутки. Я ничего не знаю о душе.
– Быть может, ты ничего не знаешь о душе потому, что у тебя нет души?
– Тогда я должен поблагодарить вас. Я полагал, что передача души – это то, чего мы пытаемся достичь.
Эта колкость заставила нескольких ученых, находившихся в пределах слышимости, вздрогнуть. Однако Лоулесс отреагировал совершенно иначе. Он улыбнулся.
– Я вижу, что ты действительно достойный выбор. Но не будь слишком дерзок, мой мальчик, все может измениться.
– Чего вы боитесь? Анархии?
– О нет, ничего столь вульгарного. Просто маленькой смерти.– Лоулесс устремил конец трости на Гена.– У нас есть правила. У нас есть упорядоченная система, которая служила нам на протяжении многих веков. В свое время она послужит и тебе.