Троянский конь
Шрифт:
Когда она умолкла, остальные жрицы подбросили в воздух зерна ячменя, а юная жрица тем временем взяла железный нож, подняла хвост ближайшего быка и одним быстрым движением отрезала у него болтающийся черный мешок и тяжелое мужское достоинство.
Бык взревел от боли, когда черная струя его жизни хлынула на алтарь. Он ревел и брыкался, но веревки держали крепко. Горячая черная кровь пролилась на руки главной прорицательнице, когда она вырезала внутренности разъяренного быка и разложила их в поисках благоприятных знамений для моей судьбы.
На
Терзаемый голодом, я покачивался на пятках и смотрел, как жарится мясо, как тает и стекает на угли жир. Принесли амфору прекрасного оливкового масла и полили им шипящее на огне жаркое.
Пританцовывая под грохот барабанов, жрицы сожгли бычьи кости, опробовали внутренние органы и порезали жареное мясо на куски. Те куски, что еще не были готовы, они пронзили вертелами, прожарили и вынули из огня. Они наполнили чаши вином в честь богов, в чье царство я готовился войти, – богов, которые должны были определить мою судьбу.
Покончив с жертвенным пиром, жрицы разом встали и осветили мерцающими факелами путь ко входу в храм. С довольными улыбками на сытых лицах они заставили меня встать и следовать за ними. Мы прошли через преддверие храма, где я провел дни очищения, к темному сырому провалу, который вел в глубину фригийской Иды. Этот провал в земле был Вратами в Гадес, к богиням судьбы и ужасающим кошмарам, которые ожидали меня там, внизу. Я уже слышал странные звуки, доносившиеся откуда-то из глубины пещеры.
– Время пришло, – в один голос сказали жрицы. – Пришло время Кикладу отправиться в подземный мир.
Черное чрево Иды приняло меня в свои влажные объятия и повлекло по своим скользким поворотам и невообразимым изгибам хтонических фантазий – вниз, вниз, в глубины земли, ниже червей и корней деревьев, ниже камней и потоков, не знающих света, в место полной темноты, которая сама по себе могла ввергнуть человека в отчаяние.
Воздух здесь был горячим и вязким от дыма, здесь шептали призраки и стенали забытые духи в объятиях злобных теней, здесь простирались берега реки Ахерон – реки скорби, за которой стояли темные Врата владений Гадеса.
Я стоял, одинокий и закаменелый, на берегу реки и чувствовал, как ее холодные воды плещутся у моих ног. И вот из-за завесы мрака появился древний старик-перевозчик Харон на своей грубой ладье.
Я крепко сжал в пальцах серебряный обол и, когда Харон протянул морщинистую руку, отдал ему монету. Он ничего не сказал и не помог мне сойти в лодку. Я кое-как перебрался через борт и без сил рухнул на скамью. Перевозчик выпрямил спину и налег на весла,
Мы плыли в туманах Ахерона, в тишине, побуждающей к размышлениям. Мои изнуренные конечности расслабились, затихающее дыхание ослабело. Я закрыл глаза, больше не в силах нести тяжкое бремя всего, что со мной происходило.
Меня пробудили резкие, пронзительные звуки. Я спал на дальнем берегу реки Ахерон, и меня окружали злые тени солдат в призрачной броне, выкованной в подземных кузницах Гадеса. Я вскочил на ноги и отступил перед их копьями из ясеня и сверкающей бронзы.
Голос из мрака спросил:
– Ты не узнаешь их, Киклад? Ты не помнишь лиц людей, с которыми отправлялся на войну?
Здесь не было ни Одиссея, ни Ахиллеса, ни могучего Аякса. Это были не цари греков, которые вели войска на Трою, и не богоравные герои, прославленные в песнях. Это были безвестные мужчины, безликие люди, отцы украденных дочерей, мужья похищенных жен. Это были разозленные сыны Греции, такие же мужчины, как и я,– люди, которые сражались в той войне.
Я быстро отвернулся и отступил в сторону, чтобы они не завладели моей душой, но призраки отступили быстрее. Они поспешили обратно в свои убежища, жалобно стеная.
– Они узрели в тебе нечто более темное, чем тень Гадеса.
Призраки вопили и завывали с безопасного расстояния, прячась в сумраке подземного мира, а передо мной явилась Оракул. Она сидела в серой тени под Вратами Гадеса и держала в руках натертый до блеска кратер.
Позади ее головы, скрытой под капюшоном, виднелся гигантский провал в земле, и каким-то непостижимым образом там же оказались мои жертвенные быки, которые перенеслись от алтаря Кибелы сюда, в Гадес. Их горла были перерезаны, и горячая черная кровь наполняла яму. Вокруг краев ямы толпились призраки и неупокоенные духи, они пили жертвенную кровь и наливались силой.
– Древняя жестокость порождает новую жестокость,– изрекла прорицательница.– И когда настанет час судьбы, демон возьмет свою плату. Ни война, ни сила, ни молитва не остановит месть, отмеренную твоей рукой.
Я в нетерпении подался вперед на грязном, скользком берегу реки.
– Моей рукой?
– Ты поклялся отомстить, Киклад, и заключил договор с Матерью Кибелой, ты – ради справедливости, она – из злобы.
Почему она скрывает от меня лицо, эта сгорбленная старуха на перекрестке Гадеса? Я потянулся к ней.
– Какой же это был договор?
– Из-за преступления Атанатоса против тебя и из-за его дерзновенной жажды бессмертия она возлегла с неистовым богом народа Атанатоса – с Великим Быком, вавилонским Ададом, Повелителем Бурь! Она взяла его семя и поместила его в тебя, где оно сможет прорасти лишь на ложе яростной страсти и через века превратится в самую мстительную из бурь!
Тени и призраки, собравшиеся вокруг ямы, издали могучий рев. Они вопили, завывали и колотили себя по грязным грудям руками, сжатыми в кулаки.