Трудная позиция

Рыбин Анатолий Гаврилович

— Всякое бывает, товарищ старший лейтенант.

— А все же?

— Служит, конечно... А вы, извините, кем ему приходитесь? Не родственником?

— Знакомый просто, — сказал Крупенин. — Заехал вот повидаться.

— Из одних мест, что ли?

— Не совсем. Но знаем друг друга хорошо.

— И про то, как он из училища отчалил, тоже, похоже, знаете?

— Так... немного, — пожал плечами Крупенин. — Но то дело прошлое. Интересно, как он теперь. Уж вы-то, наверное, в курсе дела?

Огонь разгорался медленно, и старшина снова принялся

ворошить в печке крючковатой железной палкой. Озаренное муаровым жаром хмуроватое лицо его сделалось совершенно пунцовым. Он уселся поудобнее, пристально посмотрел на гостя и, вскинув голову, сказал:

— Мне, товарищ старший лейтенант, по службе знать положено, потому как должность такая: все знай, все ведай.

— Ну-ну, рассказывайте...

— Чего больно рассказывать? Приметы прежние.

— Неужели и здесь натворил что-нибудь? — насторожился Крупенин.

— Да нет, — поправился старшина. — У нашего капитана особенно не разойдешься. А вообще, хотите обижайтесь, хотите нет, товарищ старший лейтенант, но скажу прямо: скользкая личность ваш Саввушкин. Один десятерых стоит.

— Ну а все-таки? Вы уж не таитесь, договаривайте. А то не очень хорошо получается.

Старшина помолчал, раздумчиво потер пальцами под сдвинутой на лоб шапкой, вместо ответа спросил загадочно:

— Вы, товарищ старший лейтенант, рыбу такую знаете — налима?

— А как же! Известная рыба.

— Вот и Саввушкин вроде налима. И так его не возьмешь и этак не возьмешь. А он воду мутит.

— Грубит, что ли? — не понял Крупенин.

— Зачем? Втихую все. больше. Сперва в уме приспосабливается, потом бумагу мучить начинает. Такие послания выводит, в конверт не лезут.

— Кому же, интересно?

— Ясное дело кому, начальству. На снисхождение бьет. Не хочет, как все, в карауле мерзнуть, вот и прицеливается увильнуть куда-нибудь. Вы уж с ним потолкуйте, товарищ старший лейтенант, по-свойски. Может, придет в сознание. Нельзя же на одних собственнических замыслах жить. На службе ведь человек находится.

Крупенину стало душно. Он встал и отступил к двери. С улицы донесся громкий голос солдата:

— Товарищ старшина! На выход!

Пришел капитан Ремешков, костистый, усатый, в туго перепоясанной узкой шинели. Знакомясь с Крупениным, заговорщицки кивнул ему, как старому знакомому:

— Приехали, значит? Правильно, по-братски.

От шлагбаума он повел гостя к себе в роту. Солнце уже поднялось над степью. Нежаркое и все еще расплывчатое в морозной мгле, оно уверенно набирало силу. Дымы над Усть-Невенкой как бы плавились под его лучами и огромным алым шлейфом текли в небо.

— Интересуетесь, значит? — спросил Ремешков, когда солдат с автоматом и старшина остались далеко позади. — Это хорошо. Что бы там ни было, посмотрите, поговорите. А он ведь мне о вас рассказывал, шельмец.

И хотя последнее слово Ремешков произнес как будто мирно, без злобы, Крупенину сделалось не по себе. Он спросил, не скрывая беспокойства, неужели человек и тут не образумился

и все еще продолжает колобродить?

— Колобродить? — переспросил удивленно Ремешков. — Что вы имеете в виду?

— Да тут слышал кое-что.

— Аа-а-а! — догадался Ремешков. — Это вам старшина Суслов доложил. Ах, Суслов, Суслов! Опередил. Прыткий, оказывается. — Ремешков скривил губы в усмешке, — У Суслова, видите ли, своя механика. Саввушкин, понятно, переживает, нервничает, а старшина всегда на страже: как бы не вышло худо. Ничего не поделаешь, характер. А я вам другое скажу: хороший солдат Саввушкин, прямой, искренний. Доведись мне сейчас в тыл врага идти, в разведку, и человека с собой взять надежного. Так вот: взял бы Саввушкина не задумываясь. Его только судьба в детстве не миловала. Рос без отца. Мать тоже мытарилась от берега к берегу. Все это, конечно, понять нужно.

Крупенин шел молча. Он слушал капитана и убеждался: уж очень похож этот человек на полковника Осадчего. Не внешностью, нет, а какой-то особенной душевностью.

Пришли в ротную канцелярию, сели за стол. Капитан пригладил свои щетинистые усы, сказал, сдержанно улыбаясь:

— Так вот. Опять в училище просится Саввушкин. Возьмете?

— Хотелось бы, — ответил Крупенин чистосердечно. — Если, конечно, поддержите, дадите характеристику.

— Дам обязательно. Как же не дать! И письмо начальнику напишу, — пообещал Ремешков. — Недели через три-четыре ждите. Как раз инспекторская у нас пройдет. Каждый солдат оценку получит. Думаю, что для аттестации будет нелишне?

— Конечно, — согласился Крупенин.

— Ну и хорошо. А сейчас вот что... — Ремешков посмотрел на часы и предложил: — Сейчас встречу с Саввушкиным могу вам устроить. Аккурат смена часовых должна быть. Пойдемте!

И уже по пути к караульному помещению, которое находилось метрах в трехстах от ротной казармы, капитан объяснил гостю:

— Он ведь на самом ответственном посту сегодня, наш Саввушкин. Вроде как именинник...

Чем меньше времени оставалось до встречи, тем сильнее волновался Крупенин. Едва он вошел в маленькую комнату и разделся, как в дверях появился Саввушкин. Бывший курсант неузнаваемо возмужал, окреп, от былой угловатости и расхлябанности не осталось и следа. Увидав Крупенина, Саввушкин засветился от радости, но с места не сдвинулся. И лишь когда Крупенин сам протянул ему руку, чтобы поздороваться, он сказал трудно, со вздохом:

— Спасибо, товарищ старший лейтенант. За все спасибо.

Капитан Ремешков не вошел в комнату. Он предусмотрительно задержался где-то с начальником караула. Крупенин и Саввушкин были вдвоем, но разговор у них все же не клеился.

— Да вы не стесняйтесь, — подбадривал солдата Крупенин. — Рассказывайте, как вы тут?

— Не знаю, с чего и начать, товарищ старший лейтенант, — пожал плечами Саввушкин. — Пусть уж лучше командир наш расскажет. Ему виднее.

— Ну, а как с товарищами-то живете? — продолжал допытываться Крупенин.