Трудный поиск. Глухое дело
Шрифт:
— А что же вы спите? Гад, который моего сына совратил, жену шантажировал, ходит себе на свободе, на всех плюет, а мой — в тюрьме. Разве не безобразие?
— И вы поехали на студию, чтобы исправить несправедливость и задержать преступника. Так вас нужно понять?
— Точно так!
— И как это вам рисовалось? Предположим, пропустили бы вас. Вы ходили бы из комнаты в комнату и у каждого спрашивали бы: «Не видали Олега, такого длинного блондина?» Так, что ли?
— Уж как-нибудь нашел бы!
— Предположим. Нашли бы. А
— Взял бы и повел.
— А если бы он послал вас куда-нибудь подальше, что бы вы сделали? Скрутили бы ему руки? Подняли бы шум? Вызвали бы милицию?
— Какая разница? Главное — задержал бы.
Майор перестал улыбаться и неожиданно спросил:
— Скажите, товарищ полковник, как бы вы поступили, если бы к вам, в пилотскую кабину, когда самолет на высоте, вошел бы пассажир, по профессии сапожник, оттолкнул бы вас и крутанул бы штурвал. Понравилась бы вам такая самодеятельность?
— Вы тоже на высоте?
— Вроде того. Мы рады, когда нам помогают. Спасибо вам за беседу с сыном. Но проводить операции позвольте уж нам.
— А беседа с сыном вам помогла? — обрадовался Игорь Сергеевич.
— Конечно. Теперь он готов изобличить этого Джека-Олега на очной ставке. Это нам пригодится.
— А долго ему, этому гаду, ходить на свободе?
— Столько, сколько мы ему позволим. Он еще должен встретиться с нужными людьми. Нужными ему и нам. Пусть походит. А вы уж, пожалуйста, не мешайте ему.
— А пока он запутывает честных людей.
— Вы имеете в виду Екатерину Воронцову? Встреча в универмаге ничем ее не запятнала.
Игорь Сергеевич всегда уважал мастерство людей, работающих в неведомых ему областях. То, что этому майору известен каждый шаг Олега, даже случайная встреча с Катей, — произвело на него впечатление.
— Каюсь, товарищ майор, виноват.
— А мы вас ни в чем не виним. Просто посчитали нужным сдержать ваш напор. Надеюсь, вы понимаете, что наш разговор разглашению не подлежит?
— Я воевал, товарищ майор.
— Ну, лишнее напоминание не повредит... Разрешите дать вам совет?
— Слушаю вас.
— Уехали бы вы на место службы, до суда по крайней мере. Изведете вы себя здесь.
— Вы думаете, там я буду меньше думать о сыне? Ошибаетесь, хуже мне будет.
— Вам виднее.
— Вы мне лучше скажите, неужели Генка будет сидеть на одной скамье с этим прохвостом?
— Что вы! — громче обычного сказал майор. — Дело вашего сына выделено, идет по другой статье, к нам отношения не имеет. Нам он был интересен только как свидетель.
— Неужели его осудят на заключение? — Этот вопрос вырвался как стон. Он торчал занозой, тесня все остальные мысли.
Майор смотрел в большое окно. Лицо его стало сухим и невыразительным.
— Трудно в таких случаях гадать. Дело суда. Скажу только, сидел бы я на месте судьи, с легким сердцем
Игорь Сергеевич посидел еще, пока волнение перестало давить на горло, и встал.
— Благодарю вас, товарищ майор.
— Рад стараться, товарищ полковник, — снова улыбаясь, с шуткой в голосе отрапортовал майор. — Разрешите ваш пропуск, я подпишу.
29
Как всегда, после рабочего дня, Анатолий шел пешком неторопливым прогулочным шагом. Хотя резкая смена обстановки стала привычной, он всякий раз переживал нечто схожее с возвращением из дальней поездки. Жаловаться было не на кого. Он сам обрек себя на каждодневное, бессрочное заключение. Сам взвалил на себя ношу чужих бед и чужого отчаяния. Завтра за ним опять на целый день закроется железная дверь, а пока можно идти, куда ведут глаза.
Он не сразу узнал поравнявшуюся с ним Антошку. Она долго сидела в скверике, ждала его, а когда увидела, обежала квартал, чтобы выйти навстречу, и запыхалась.
— Ты что? — встревоженно спросил Анатолий. — Мама здорова?
— Ну конечно здорова. Чего ты испугался? Случайно проходила мимо, вижу — ты идешь. Или мне нужно было сделать вид, что я тебя не заметила?
По Антошкиному лицу ничего нельзя было понять. Не было на нем ни радости, ни печали, — только волнение, неизвестно чем вызванное. Анатолий не видел ее после памятного вечера у Воронцовых и сейчас снова испытал стыд за грязные Катины слова.
— Ты говоришь неправду, Антоша. Встретила ты меня не случайно. Что-то стряслось.
— Хорошо. Стряслось! — Антошка крепко взяла его под руку и пошаркала туфлями по асфальту, пристраиваясь к его шагу. — Стряслось удивительное происшествие. Мне захотелось пройтись с тобой, вот так, погулять. Имею я на это право?
— Допустим.
— Мы с тобой еще ни разочка не ходили по улице, не ходили в смысле — прогуливались.
— Что-то темнишь, Антошка. В университете порядок? Как экзамены?
— И в университете порядок, и дома порядок, и в городе порядок. А ты меня любишь?
Обычная Антошкина манера — ни с того ни с сего озадачивать собеседника несуразными вопросами.
— Терпеть тебя не могу.
— А я могу.
— Что можешь?
— Терпеть могу. Тебя. Хотя это нелегко. Ты иногда бываешь такой... — Антошка не нашла слова и не закончила фразу.
После объяснения с Катей Анатолий часто вспоминал ее грубые, несправедливые обвинения. Они по-прежнему возмущали его и укрепляли в принятом решении. Он удивлялся женской фантазии, способной так извратить невинную привязанность девчонки, оставшейся без отца, к старому другу семьи. Но в то же время Катя заставила его переворошить в памяти Антошкины слова и поступки за последние месяцы. Шевельнулось было подозрение, что все не так просто, как ему казалось. Но он легко отмел его.