Трудный ребенок
Шрифт:
– А, это... – Я покосилась на Глеба и почувствовала, что заливаюсь краской. Мирослав все еще был здесь – отдыхал, наверное. И от его присутствия, как невольного свидетеля моей слабости, снова накатила удушливая тоскливость. – Охотник...
– Вот урод! – зло произнес Глеб и сжал кулаки.
– Мы успели вовремя, – подал голос Мирослав. – Влад убил его.
– Что произошло здесь вчера? – высвобождаясь из объятий дочери, спросила я.
Отметила, что многие атли и альва собрались в гостиной. Ева все еще прижимала к себе Майю, а девочка
Вспомнился горько-сладкий привкус страха, оцепенение от горящего взгляда Бена, карие, с красными прожилками глаза.
Он мертв, сказала я себе мысленно. И так будет с каждым, кто придет в наш дом насиловать наших женщин.
Нужно что-то делать с кеном колдуна. Иначе как я смогу защитить родных? Впервые, когда сила сольвейга могла реально пригодиться атли, я не могу ее использовать. Ну что за несправедливость?!
Может, и правда, отдать этот кен Владу? Тан был врагом, скорее всего его предсмертные слова были призваны причинить мне вред. Ведь так и есть – я слаба из-за его кена.
Странно, но при мысли о том, что нужно избавиться от него, становилось не по себе. Что-то отвращало от вполне логичного поступка.
Тан сказал: выживи. Мог ли он каким-то образом прознать о драугре? Ведь именно им меня стращали весь последний год. Намеки древних, сны, слова Влада... Драугру нужен мой кен, а сейчас его почти нет.
Что ж, логично. Но как по-другому я смогу драться на войне?
– Охотники теперь ходят кучками, – в обычной расслабленной манере ответила Лара. – И знают, где мы живем. Вчера они напали на наших у ворот.
– Все будет, как в моем видении. Они войдут...
– Они не войдут, – перебил Мирослав довольно резко. – У нас много сильных защитниц. И воинов достаточно.
– Тебе нужно отдохнуть, – тихо сказал Глеб и взял меня за руку. – Идем, отведу тебя наверх.
Я не стала противиться. Слабость, накатившая внезапно, никуда не делась – растеклась по телу и превратила мышцы в кисель. Я облокотилась на Глеба и позволила ему довести себя до спальни.
– В душ пойдешь или так поспишь? – спросил он как-то странно, тихо и без эмоций.
В груди защемило, полыхнуло жаром раскаяние.
– Глеб, присядь...
– Зачем? – Он исподлобья взглянул на меня и отступил на шаг. Одинокий. Растерянный.
В голове мелькнула мысль: знает. Понял все еще там, в гостиной. А теперь пытается осознать, что с этим делать. Один. Снова один.
– Нужно кое-что сказать.
– Нет, не нужно.
– Глеб...
– Не говори. Зачем? И так все видно. На тебе его футболка, запах. И в глазах этот блеск... Мне не нужны слова, чтобы догадаться.
– Прости... – прошептала я, опасаясь расплакаться.
Глеб не выносит слез. Никогда не мог терпеть.
Странно, но слез и не было. Какая-то пустота внутри. Выжженное поле. И усталость. Глаза буквально слипались, и я не
– Дело-то житейское, – пожал плечами Глеб. В глаза не смотрел. – Поспи, я пойду вниз.
Затем резко сорвался и вышел.
Я улеглась, не в силах больше противиться слабости, обняла подушку и уснула.
Проснулась, когда уже стемнело. На стене мягким желтым пятном отбрасывало свет бра, на комоде размеренно тикали часы. Окно было приоткрыто, на улице пели ночную песню сверчки.
Я села на кровати и протерла глаза. Отдохнувшей себя не чувствовала совершенно – мышцы затекли, в голове гудело, в мозгу отчетливо ворчала совесть, сразу же обрушив на меня лавину воспоминаний вперемешку с сожалением.
Чтобы не было так тоскливо, я встала и щелкнула выключателем. Глаза тут же зажмурила от яркой вспышки, в висках отдалось тупой болью, но она постепенно стихала, и я привыкла к свету.
Странно, но легче не стало. Ни капельки. Нерадужные мысли клубились в голове, в груди камнем осело раскаяние, мешая дышать. Вспомнились синие глаза Глеба, полные обиды, его тон и отрешенный вид.
Мы больше не близки. Я потеряла друга. Навсегда.
Сдерживая подступившие к горлу слезы, открыла балконную дверь.
Легкий ветерок обдул лицо, принося секундное облегчение. В воздухе явно чувствовалось лето – знойное, липкое и жужжащее. Но оно было где-то далеко, за поворотом. Не напрягало жарой, поздними закатами и комарами.
Темное небо раскинулось широкой панорамой, сверкало стразами звезд, контрастирующими с холодным светом уличных фонарей. Пахло свежескошенной травой и клубникой. Со двора доносились приглушенные голоса и тихий смех.
В мою дверь постучали. Видеть никого не хотелось, говорить – тем более. Но в большом доме с огромным количеством людей есть свои недостатки – не спрячешься.
Дверь приоткрылась, и в проеме появилось лицо Ирины.
Черт, ну за что мне это, а? После тяжелого разговора с Глебом видеть жену Влада хотелось меньше всего. Особенно в свете последних событий.
– Ты как? – дружелюбно поинтересовалась Ира и прикрыла за собой дверь.
Я нервно улыбнулась.
– Хорошо. Совсем не пострадала, больше испугалась. Мирослав с Владом вовремя появились, и Влад убил охотника.
– Он очень переживал за тебя. – Она присела на кровать и похлопала ладонью рядом с собой, приглашая меня присоединиться. – Мы все переживали.
– Спасибо... – смутилась я. Присаживаться не стала – смотрела на нее настороженно и удивленно.
– Ты извини, что я тогда тебе нагрубила, – добавила Ирина и еще раз улыбнулась.
Мне стало еще паршивей на душе, и я отвела взгляд.
– Не думаю, что тебе стоит извиняться передо мной.
– Я никогда не питала иллюзий, что буду единственной женой, готова была принять другую женщину в семью. Но тогда меня возмутило, что он не делился со мной. Совсем. А потом поняла, что он ни с кем не делится. Такой человек.