Труды по истории древней Церкви
Шрифт:
Однако он в своей рецензии ни одним словом, хотя бы с целью критики, не касается того, какое значение придается у нас этим отношениям для объяснения указанной стороны в воззрениях философа и таким образом совершенно игнорирует действительный результат исследования по данному вопросу. Между тем он провозглашает объяснение происхождения системы Эригены в исследовании неудовлетворительным. Он упоминает о ее объяснении в книге из принятой Эригеной идеи образа Боною, но в чем состоит такое объяснение, не считает нужным сообщить, Л©тя бы в самых кратких словах, ограничиваясь лишь замечанием об особом понимании Эригеной этой идеи и о недостаточности ее для ответа на Известные поставленные самим г–ном Серебрениковым вопросы..,· Для самого рецензента наиболее интересующая исследователей указанная выше особенность спекуляции Эригены, по–видимому, не существует. [25] Отсюда и вопрос о происхождении ее также не представляет для него никаких особых трудностей и решается «весьма просто И естественно» в смысле заимствования и комбинирования Эригеной, Как аскетом–мистиком, известных элементов неоплатонической философии. [26]
25
С. 474.
26
С. 488, 490.
Защищать
Особые приемы рецензента, направленные к тому, чтобы проложить Путь к установке собственных его положений вместо выводов автора, начинаются, как только он приступает к критике и пытается указать общий недостаток сочинения. Такой недостаток он указывает в том, что автор, «выходя из своей темы о влиянии восточного богословия на западное в произведениях Эригены», «повел дело слишком прямолинейно». Прямолинейность же эта выразилась, по нему, прежде всего в том, что, выясняя влияние восточного богословия на западное в произведениях Эригены, автор будто бы упустил из виду, какую связь философ устанавливает между заимствуемыми у разных авторов мыслями, какую особенную идею хочет провести и почему. [27]
27
С. 472–473.
Обвинение, очевидно, весьма тяжкое: в учении философа, конечно, суть дела заключается, как справедливо говорит г–н Серебреников, не в отдельных мыслях, а в связи их, в общей проводимой им идее; не обращать внимания на связь мыслей в философской системе, значит совсем не понимать ее. Но в опровержение его достаточно сослаться на все изложение исследования, в котором учение Эригены и воззрения его предшественников в области спекуляции рассматриваются и сравниваются в целом виде и со стороны общих идей, система Эригены признается оригинальной и излагается как развитие идеалистического монизма на основе теистических понятий, причем показывается, какой смысл и постановку получают мысли богословов в общей связи воззрений философа. Г–н Серебреников мог признать неправильным указание в исследовании этой связи, но не должен был говорить, что она вовсе и не указывается, превращая через то исследование, в самом начале своей критики, как бы в бессвязное само по себе собрание материалов для собственных выводов и подготовляя таким образом путь к проведению своих взглядов.
Последняя тенденция ясно обнаруживается из слов его, что Эригена «мог заимствовать у отцев и учителей Церкви богословские мысли, но придать им совсем другой — небогословский характер», подобно тому, как «из одной и той же философской системы Декарта развились два совершенно противоположных направления: французский материализм и идеализм Лейбница»; все должно было зависеть от интересов и настроения Эригены. Но г–н Серебреников не замечает, что «небогословский характер» не есть еще и «нехристианский характер», так как возможна и существует кроме христианского богословия еще христианская философия, и отношение ее к богословию вовсе не должно быть отношением совершенной противоположности «французского матери-. ализма» и «идеализма Лейбница». Для своих целей г–н Серебреников должен бы был доказать, что «совсем другой — небогословский» характер, приданный Эригеной богословским мыслям, есть именно и нехристианский. Но этого он не доказывает. Настроение же Эригены, которое он имеет здесь в виду и о котором подробно говорит далее (аскетически–цистическое), было вполне христианское.
Таким образом, первое же обвинение, предъявляемое против кни–ги и касающееся ее общего характера, получает значение как бы осо — (joro маневра со стороны рецензента, хотя бы употребленного sine dolo jnalo и даже в некотором противоречии со сделанным им же самим на предыдущей странице замечанием о «цельности» содержания книги. [28] .
«Другим следствием той же прямолинейности автора является, по словам г–на Серебреникова, упущение им из виду «смешанного» характера учений тех представителей богословия, под влиянием которых стоял Эригена. Их богословские воззрения переплетены самым многоразличным образом с неоплатоническими мыслями и потому и влияние их могло быть смешанным, частью богословским, частью неоплатоническим. «Чтобы определить, на стороне какого влияния лежал перевес, для этого, — по словам г–на Серебреникова, — нужно было: ·) уяснить характерные черты неоплатонизма, б) выделить неоплатонические мысли в богословии Августина, Дионисия, Максима и Григория Нисского и в) показать, какой порядок мыслей в творениях «значенных богословов–философов остановил на себе наибольшее внимание Эригены — богословский или неоплатонический. Только Такая постановка дела могла обеспечить правильное и точное решение вопросов о смысле и происхождении системы Эригены». [29]
28
С. 471.
29
С. 473.
Но если у вышеуказанных авторов
Выделение неоплатонических мыслей в богословии христианских мыслителей, требуемое г–ном Серебрениковым, есть само по себе задача весьма важная. Но при выполнении ее должно иметь в виду, что если христианское богословие испытывало на себе влияние неоплатонизма, то и сам неоплатонизм, появившийся в третьем веке христианской эры, не только в лице позднейших своих представителей, но уже при самом возникновении кое–чем мог быть обязан христианству и вообще откровенной религии. Известно, что Аммоний Сакк, сын христианских родителей, был сначала сам христианином; немалое значение в развитии неоплатонизма имела спекуляция иудея Филона. С другой стороны, если даже сводить к возможному minimum'y прямое влияние на неоплатонизм христианских воззрений, в нем естественно могли оказаться, и при независимом от них происхождении его из данных античной философии, известные черты сходства с христианством. [30] Как бы то ни было, остается фактом, что неоплатоническую, или общеплатоническую философию, древние христианские писатели ценили высоко именно потому, что в самом содержании ее оказывалось сходство с христианским учением. [31] Ввиду этого точное разграничение христианских и неоплатонических элементов в их воззрениях является не только трудным, но в некоторых случаях почти невозможным.
30
Zeller . Die Philosophie der Griechen. Leipzig, 1881. Ill, 2. S. 443 ff. Ср.: Michelis F. Ueber de Bedeutung des Neuplatonismus fur die Entwickelung der christlichen Speculation/ / Vortrage der philos. Gesellschaft zu Berlin. H. 8. Halle, 1884. S. 57–58.
31
Ср. отзывы Августина о платониках, собранные в диссертации G. Losche. De Augustino plotinizante in doctrina de Deo disserenda. Jena, 1883. S. 24–25 etc.
Но для ближайшей цели нашего исследования, поскольку нужно было объяснить происхождение системы Эригены из ее непосредственных прецедентов, такое разграничение прямо и не требовалось, хотя самый вопрос и литература его не были оставлены нами без внимания и общие выводы относительно отношений Эригены к неоплатонизму даны в книге. [32] Результат во всяком случае получается тот, что лишь взятые в це–jjom, со стороны не только неоплатонических, но также и специфически христианских элементов, воззрения его предшественников и могут сделать понятным появление его системы с характерными особенностями, отличающими ее, между прочим, и от неоплатонической философии.
32
С. 468–469.
Прямолинейность своего рода, довольно замечательную, обнаруживает сам рецензент, когда начинает подвергать критике выводы сочи–нения, а именно, прежде всего, относительно смысла системы Эригены. Для него нужно было, как уже было замечено, против положения автора о теизме Эригены утвердить его пантеизм. Однако то, что он хочет сказать в последнем случае, со всей силой утверждается уже в книге, когда Эригена называется строгим монистом. Но г–н Серебреников, к удивлению, сначала не задумывается отвергнуть монизм Эри–гены, а потом, чтобы отвергнуть его теизм, начинает доказывать его «пантеизм. Его критика по данному вопросу развивается, таким образом, в виде двух антитезисов, соответственно двум понятиям в нашем определении смысла учения Эригены. Мы усматриваем у Эригены монизм и теизм. Г–н Серебреников заявляет, что Эригена 1) не монист (в строгом смысле), 2) не теист, а пантеист.
Но по вопросу, прежде всего, о монизме Эригены, стремление отвергнуть то, чего не следовало отвергать, при невнимательном отношении к общеупотребительной философской терминологии, сопровождается тем последствием для рецензента, что вводит его в противоречие с самим же собой и заставляет созидаемое одной рукой немедленно разрушать другой.
«В богословско–философской литературе, — рассуждает г–н Серебреников, — слово «монизм» противопоставляется слову «дуализм» и употребляется в двояком смысле. Им обозначают учение: или об единой причине мира, или об однородном составе мира. Христианское учение, например, о причине мира есть монизм, а о составе мира — дуализм. Говоря, что Эригена — монист в самом строгом смысле слова, автор хочет, очевидно, выразить, что Эригена был монистом в учении как о причине, так и о составе мира». Далее разъясняется, что автор признает его представителем спиритуалистического или идеалистического монизма. «Не подлежит сомнению, — говорит г–н Серебреников, — что в учении о первопричине мира Эригена — монист». Но что он и в учении о составе мира — представитель спиритуалистического, или идеально–субъективного монизма, с этим он не соглашается и не хочет признать Эригену строгим монистом. [33]
33
С. 473–474.