Труды по истории Москвы
Шрифт:
ПРОИЗВОДСТВО ОРУЖИЯ И КУЗНЕЧНОЕ ДЕЛО
В XVI столетии Москва была центром производства оружия и доспехов. В описи оружия и ратных доспехов Бориса Годунова (1589 год) упоминаются 4 лука «московское дело», лук московский с тетивою, рогатина московская, московское копье, московские панцири. Среди ратной утвари особое место занимают шлемы. Из 20 шлемов, указанных в той же описи, 6 названы шеломами московскими. [241] Кроме того, дополнительно отмечены 3 московских гладких шлема. Как видим, в XVI веке производство шлемов имело в Москве массовый характер. Московские шлемы не только успешно конкурировали с привозными, но и считались особо ценными доспехами в царской казне, как и московские кольчуги. Имя мастера—кольчужника написано на могильной плите конца XVI века, найденной у церкви Никиты Мученика в Заяузье, в районе Кузнецкой слободы. [242]
241
Записки имп. Археологического общества. СПб., 1865. Т. XI. (Описание старинных царских утварей, с. 303–305).
242
Раскопки М. Г. Рабиновича 1946 года в районе церкви Никиты Мученика в Заяузье (Материалы и исследования по археологии СССР. № 12. С. 5—43).
Так было в XVI столетии. Однако производство предметов вооружения стало развиваться в Москве задолго до этого. Уже в Задонщине, возникшей в конце
XIV столетия, находим замечательное описание оружия русских и татарских воинов, сражавшихся на Куликовом поле: «Шеломы черкасские, а щиты московские, а сулицы немецкия, а копии фрязския», в других списках добавлено: «а кинжалы сурские». [243] Здесь перечислен наличный инвентарь русского вооружения XIV—
XV столетий. Сирийские кинжалы, итальянские копья, немецкие сулицы (дротики), черкасские шлемы поставлены наряду с московскими щитами, которыми славились московские оружейники.
243
Воинские повести древней Руси / Под ред. В. П. Адриановой—Перетц. М.; Л., 1949. С. 37.
Мастера—бронники, изготовлявшие ратные доспехи, упоминаются в документах XV века в числе зажиточных людей, кредиторов московских удельных князей. Князь Андрей Васильевич Большой должен был Сеньке броннику 50 рублей. [244] В завещании этого князя другие кредиторы названы по именам и фамилиям. Среди них находим видных московских купцов: Саларевых, Сырковых и др. Один только бронник назван уменьшительным именем Сенька, и это нагляднее всего говорит о его невысоком социальном положении как ремесленника. Однако княжеский долг Сеньке превышает стоимость долгов некоторым купцам, названным в том же завещании. Несколько позже Семен бронник упоминается в числе кредиторов князя Ивана Борисовича. Вероятно, это тот же Сенька бронник. Долг князя Семену броннику достигал значительной суммы в 44 рубля. Конечно, можно возразить, что именем «бронник» в обоих завещаниях обозначен купец, торговавший доспехами, но в завещании тут же упоминается долг кузнецу Лагуте, кузнецами же звали только ремесленников, а не торговцев. Кроме того, «бронниками» назывались и боярские холопы, занимавшиеся этой ремесленной специальностью. [245]
244
ДДГ. С. 276.
245
Там же. С. 351, 345.
Бронники, как и другие ремесленники, жили особой слободкой, находившейся в XVII веке в районе современных Бронных улиц (район Тверского бульвара).
Производство оружия и доспехов было специализировано. Об этом говорит существование особого московского урочища, где стояла церковь Георгия «в лучниках». Название «лучники» восходит к давнему времени, так как уже в XVI веке луки и стрелы постепенно стали вытесняться огнестрельным оружием.
Конечно, бронники и лучники были не единственными ремесленными специальностями, связанными с производством предметов вооружения. Об этом говорят упоминания о киверниках, изготовлявших военные головные уборы – кивера. «Киверник» назван в завещании одного московского дьяка, видимо, занимавшегося ростовщичеством. Долги киверника были незначительными – полтина и рубль, взятые им по двум кабалам. [246]
246
АЮБ. Т. I. С. 554. Духовная Андриана Ярлыка 1460 года. (По—видимому, это тот самый митрополичий дьяк Ярлык, который подписал духовную Осипа Окинфова 1459 года. Там же. С. 549).
Видное место в московском ремесле занимало кузнечное дело с его разновидностями. Кузнецы жили в различных районах столицы, но не в городе, а на посаде, так как кузнечное мастерство старались удалить от скученных и деревянных городских построек во избежание пожаров. По—видимому, наиболее ранним средоточием кузнецов были Рождественская улица и Покровка. Рождественскую улицу в документах более позднего времени обозначали как стоявшую «в кузнецах».
247
Забелин И. Е. Материалы. С. 215, 226, 228, 234, 249, 643.
В конце XV века часть Заяузья принадлежала князю Ивану Юрьевичу Патрикееву: «Заяузьская слободка с монастырем с Кузмодемьяном». Кузьма и Демьян, как доказал Б. А. Рыбаков, считались покровителями кузнечного дела. Следовательно, существование Кузьмодемьянской церкви этом районе может служить подтверждением того, что кузнецы жили здесь уже в XV веке. Раскопки в районе бывшей церкви Кузьмы и Демьяна или вообще на территории б. Гончарной улицы могли бы дать интересные материалы. Кузнец Лагута, как видели мы выше, оказался в числе кредиторов удельного князя.
ЮВЕЛИРНОЕ ДЕЛО
Большое развитие получило в Москве ювелирное, «серебряное» дело. В духовных московских князей имеются указания на золотые и серебряные вещи, часть которых сделана московскими мастерами. Среди них мы встречаем золотые и серебряные кресты и иконы. В завещаниях великих князей упоминается «икона золотом кована Парамшина дела» (в других случаях – «Парапшина»), «крест золот Парамшина дела». [248] Изделия этого ювелира высоко ценились в Москве, их передавали как своего рода реликвии в качестве родительского благословения от отца к сыну.
248
ДДГ. С. 16, 18, 197, 362.
Можно было бы затеять неразрешимый спор о том, кем был Парамша – русским или иностранцем, например греком, но есть основания думать, что Парамша жил и работал в России, следовательно, изделия его рук имеют прямое отношение к московскому ювелирному мастерству. Сохранилась грамота на «митрополичьи пожни Иконичьские и Парашинские перегороды», находившиеся в Костромском уезде. Тут были и «Парашинские земли». Необычное соединение «Иконниче» вместе с «Парашиным» напоминает о Парамше в завещаниях великих князей XIV века. Парамша, видимо, работал при митрополичьем дворе, получил во владение землю в Костромском уезде, за которой по традиции сохранилось название его владельца (Парамшинские земли), показывавшее их принадлежность митрополичьему иконнику («иконниче»). [249]
249
Там же. С. 16, 18, 197, 362.
Образцом московского ювелирного дела является оклад Евангелия, наряженного боярином Федором Андреевичем Кошкой в 1392 году. Этот бесспорный памятник московских мастеров имеет на краях лицевой доски оклада надпись, что Евангелие оковано «повеленьем раба божья Федора Андреевича». Имя мастера, сделавшего оклад Евангелия Федора Андреевича, неизвестно, но хорошо известно имя другого мастера – Амвросия, работавшего во второй половине XV века и бывшего келарем Троице—Сергиева монастыря. [250] Сравнивая оклад Евангелия со складнями работы Амвросия, мы легко увидим, как совершенствовалось мастерство московских ювелиров. Складень Амвросия 1456 года отличается гораздо большей точностью в отделке деталей по сравнению с окладом Евангелия 1392 года.
250
Рыбаков Б. А. Прикладное искусство великокняжеской Москвы // История русского искусства. М.: Изд—во АН СССР, 1955. Т. III. С. 215–234.
До нас дошли по преимуществу роскошные изделия, но археологические изыскания показывают, что московские ремесленники изготовляли иконы, кресты и различные украшения на широкий сбыт. Таков, например, нательный крест, найденный при раскопках у церкви Никиты Мученика, на холме, там, где Яуза впадает в Москву—реку. [251]
Конечно, ювелирное дело в Москве не ограничивалось только изготовлением икон, крестов и других церковных предметов. Московские мастера занимались выделкой различного рода ювелирных изделий: сосудов, стаканов, чаш и пр.
251
Рабинович М. Г. Работа московской экспедиции // Краткие сообщения Института истории материальной культуры. Вып. XXVII. С. 158–162.