Труды. Джордано Бруно
Шрифт:
Саулино. Всего хорошего. Вижу, что упущен случай высказать другие рассуждения о тайне названного коня. Потому что, насколько я вижу, мировой порядок хочет, чтобы как тот божественный конь в небесных областях показывал себя только до пупка (где расположена заканчивающая созвездие звезда , о которой ставится вопрос и завязывается спор: принадлежит ли она к голове Андромеды или же к туловищу этого почтенного животного) - аналогично этому и сочинение наше “Тайна Пегаса” не может достигнуть завершения, ибо:
Так шествует судьба, руководя нашим пером.
Но из-за этого мы не должны отчаиваться:
Пока же пусть эти два диалога считаются за Малую тайну, ученическую, вступительную, микрокосмическую. А чтобы не потерять даром времени на хождение по этому дворику, прочитаю-ка я диалог, который у меня в руках.
Конец третьего диалога “Тайны Пегаса”
?
КИЛЛЕНСКОМУ ОСЛУ
Блаженно чрево то, чьим стал ты порожденьем,
Сосцы, питавшие тебя здесь в добрый час;
В созвездьях ты живешь и на земле, средь нас,
Божественный осел, вселенной изумленье!
От тяжести седла, от вьючного давленья,
От неба жадного, от наших злых гримас
Природой защищен ослиный твой каркас,
И толстой шкурою и силой разуменья.
Нрав добрый голова твоя являет нам,
А ноздри грубые - солидность и терпенье.
Слух царственный присущ большим твоим ушам,
А губы толстые есть призрак изощренья.
Твой бесподобный фалл - на зависть всем богам,
Загривок же упрям и стоит поощренья.
Я полон восхищенья!
Но все же в целом ты, как ни печально это,
Достоин тысяч притч, но не сонета.
КИЛЛЕНСКИЙ Осел
СОЧИНЕНИЕ НОЛАНЦА
Собеседники:
Осел, Пифагорейская обезьяна, Меркурий
Осел. Почему должен я пренебрегать твоим высоким, редким и превосходным даром, о громовержец Юпитер? Почему этот дарованный мне тобою талант, на который ты взирал провиденциальным взглядом, я буду держать погребенным под черным и мрачным прахом неблагодарнейшего молчания? Почему, желая уже давно говорить, я буду страдать дальше и не стану испускать из уст моих тех необычных звуков, которые в этот крайне смутный век твое великодушие посеяло в мой дух, чтобы они были проявлены наружу? Поэтому откройся, откройся же ключом случая, ослиная глотка, развяжись старанием воли, язык, соберитесь силою внимания, направленного намерением, плоды деревьев и цветы трав, находящихся в саду ослиной памяти.
Обезьяна. О необычайное диво, о ошеломляющее чудо, о невероятное удивление, о чудесное достижение! Унесите, боги, все печали! Говорит осел? Осел говорит? О Музы, Аполлон и Геркулес, из такой головы выходят членораздельные звуки? Умолкни, Обезьяна, быть может, ты ошиблась; быть может, под этой шкурой укрылся какой-нибудь человек с целью подшутить над нами.
Осел. Опомнись, Обезьяна! Я, изрекающий, не какой-нибудь софистический, а самый натуральный осел, хотя я и помню, что имел когда-то другие, человеческие лица, подобно тому, как теперь ты видишь меня с органами животного.
Обезьяна. Я
Осел. Прежде всего я хочу, чтобы ты знала, что я желаю стать членом и быть признанным доктором какого-либо колледжа или академии, чтобы моя правоспособность была заверена документально, чтобы не ждали высказывания моих взглядов, не взвешивали моих слов и не относились к моим учениям с меньшим доверием, чем к…
Обезьяна. О, Юпитер! Возможно ли, чтобы когда-либо от сотворения мира был отмечен подобный этому факт, подобный удобный случай?
Осел. Перестань же удивляться. Пусть мне ответят сейчас же или ты или эти люди, которые сбегаются, ошеломленные, слушать меня. О вы, носящие тогу, докторские береты и перстни, ученые и архиученые, герои и полубоги науки! Хотите ли вы, угодно ли вам с открытым сердцем принять в ваш союз, в ваше общество и товарищество, под знамя вашего единения этого осла, которого вы видите и слышите? Почему одни из вас, смеясь, удивляются, другие, удивляясь, кусают себе губы? Почему никто не отвечает?
Обезьяна. Видишь ли, они не говорят от изумления и все, повернувшись ко мне, подают мне знаки, ожидая от меня ответа; как президент, я объявляю тебе решение и от себя и от имени всех: ты должен ждать извещения.
Осел. Что это за академия, над входом в которую написано: “Не переходите за черту”?
Обезьяна. Это школа пифагорейцев.
Осел. Можно ли мне туда войти?
Обезьяна. Для академиков это возможно, но не без трудностей и не без многих условий.
Осел. Каковы же эти условия?
Обезьяна. Их довольно много.
Осел. Я спрашиваю: каковы они, а не сколько.
Обезьяна. Лучше я отвечу тебе, сообщая о главных. Во-первых, у всякого, добивающегося принятия, прежде чем он будет допущен, должно быть измерено наугольником расположение частей его тела, лица и ума для серьезных выводов об известных нам зависимостях тела от души и души от тела.
Осел. “От Юпитера начинается дело, о музы“65, если он хочет жениться.
Обезьяна. Во-вторых, когда он принят, то ему дается срок (не меньше двух лет), в течение которого он должен молчать. Ему не позволяется не только спорить и исследовать проблемы, но даже ставить вопросы. В это время он называется акустиком.
В-третьих, по истечении этого периода ему дозволяется говорить, спрашивать, писать о выслушанном и излагать собственные мнения. В течение этого времени он называется математиком, или халдеем.
В-четвертых, ознакомившись с подобными вещами и украшенный этими знаниями, он обращается к рассмотрению дел мира и начал природы, и здесь-то он прекращает свое продвижение, нося название физика.
Осел. А дальше он не продвигается?
Обезьяна. Больше чем физиком быть нельзя, потому что невозможно иметь понятие о вещах сверхъестественных, за исключением их отблеска в вещах естественных. Ибо лишь некоторым, очищенным и высшим умам удается рассматривать их как таковые.