Труп-невидимка
Шрифт:
– Да вроде так… – он фальшово просвистел музыкальную фразу, и безумная догадка осенила меня. Мы пошли в – зверинец, встали у террариумов, и Гоша со своего мобильного набрал мой номер.
Засвиристело в Афродите.
Мы вызвали самых солидных ветеринаров и устроили консилиум. Можно было дать бедной крошке слабительного. Но врачи не ручались за успех и даже опасались – не сделать бы хуже. Лежит аппарат где-то в глубинах Афродитиного брюха – ну и пусть себе лежит, неужели у меня на другой денег не найдется?
Деньги, естественно, нашлись.
Но Афродита с мобилкой – это еще цветочки, вот однажды Дусенька, которую выпустили побегать, заблудилась, испугалась настолько, насколько вообще способен пугаться крокодил, но тут следует учесть ее юный возраст, ведь она досталась нам двадцатисантиметровой, не так давно вылупилась из яйца, а у нас прожали… ой, сколько же она у нас прожила? Дусеньку, Афродиту, Мотю, Георгия, Марика и Бобика оставил мне шестой муж, так что это было… было…
Ой, к чему это я? Мне же мертвое тело искать, а я тут пытаюсь вспомнить, в каком году избавилась от шестого мужа!
Так, на чем я остановилась?
Оглашая криком окрестности…
Нет, я их уже огласила. Потом ко мне пришла Галка… Вот! Я искала ту Елизавету в Сокольниках, ради которой Раймондюкас хотел бросить несчастную Леночку, и притворилась, будто я регистратор из поликлиники и вношу ясность в документы!
ОЛ, нет, я кем-то другим притворилась…
А мобилка-то все пиликает!
Я кинулась шарить в сумке. На сей раз она обнаружилась в самом дельнем углу. Но тот, кто звонил, терпеливо ждал моего голоса.
– Иоанна Квасильева слушает, – скромно сказала я, увидев высветившийся и совершенно незнакомый номер.
– Ой, неужели?
– Да, да, это действительно я.
– Ой, я такая ваша поклонница! – заговорила незнакомка. – Я все ваши книги собираю, все издания! Ой, правда, это ваша фотография сзади на обложке? А то мне говорили – не ваша!
Это было что-то новое. Мои поклонницы, конечно, во многих грехах подозревали моих издателей, но про фальшивую фотографию я слышала впервые. А вот о том, что издатели сокращают мои романы, мне уже не раз говорили.
Я ведь, когда получаю новую книжку, ее совершенно не перечитываю. Во-первых, зачем? Я и так еще помню, кто убийца. Во-вторых, я к тому времени уже пишу что-то новое, одновременно ведя следствие, и мне не до литературы, даже если это классика жанра.
Но среди моих читательниц есть очень дотошные. Они исследуют мой авторский стиль, собираются, делают в своем кружке доклады по моему творчеству, а две университетские преподавательницы хотят защитить диссертации. Они-то и заметили странную вещь.
Обычно я, когда пишу, отвлекаюсь на мелочи. Мне, например, очень нравится писать про старшую свекровь и ее ночной образ жизни. Всякий раз, когда я вспоминаю про Авдотью Гавриловну, я, естественно, описываю ее новые подвиги. Или вот моя младшая свекровь со своими диетами, или свекор Альфонс Альфонсович, который так выражается, что
Так вот, специалистки по моему стилю подметили такое недоразумение. Примерно две трети каждого романа написано в лучших традициях, с юмором и иронией, с милыми подробностями семейной жизни, с советами по воспитанию стариков и великовозрастных близнецов, с рекомендациями по содержанию рептилий в домашних условиях. А потом вдруг происходит сбой – и один из персонажей быстренько излагает финал сюжета, связывая все ниточки и оглашая имя убийцы. Специалистки даже догадались, почему это происходит.
Стандартный объем моей книжки – примерно двенадцать авторских листов. Что это такое – объяснять долго. Допустим, триста страниц. Я, увлекшись, пишу несколько больше. Страниц четыреста-пятьсот, к примеру. Мои редакторы, читая, наслаждаются красотами стиля. И вдруг ближе к финалу они вспоминают, что всю эту красоту нужно вогнать в триста страниц. Плача и рыдая, они пытаются сократить – но им жаль каждой строчки. Тогда приглашается посторонний человек, желательно мужчина. Этот мужчина выхватывает сто страниц из финала и в течение получаса сводит их к двадцати. Или сто пятьдесят – к тридцати. Получается монолог, который вставляют в уста одного из персонажей. А последние несколько страничек оставляют нетронутыми. Вот такая технология. То есть, всем все понятно – кто убил, за что убил, сколько огреб, но красот стиля тут уж не ждите.
Конечно, стоило бы разобраться с издателями. Да только я же знаю их коммерческую логику! Они с цифрами в руках докажут мне, что книжки именно такого объема расходятся максимальными тиражами. И спросят: неужели я согласна на тираж всего в пятьдесят тысяч вместе прежних двухсот тысяч? Я, конечно, скажу, что не согласна, и все останется по-прежнему.
Ох, опять меня не туда занесло. Ну ладно, вернемся к женскому голосу в мобилке, который не верит, что фотографии на обложке – настоящие. Честно говоря, я и сама не верю. Однажды даже намекнула издателям – но они сказали, что читающая публика ждет от меня именно такой внешности, чтобы каждая домохозяйка смотрела на меня, а видела себя. По-моему, это невозможно по чисто физиологическим причинам – мало найдется таких домохозяек, что весят сорок девять кило. Но спорить я не стала. Издателям виднее.
– Это правда моя фотография, – сказала я незнакомке.
– А вы мне автограф дадите?
– У меня скоро встреча с читателями, об этом во всех газетах будут объявления. Приходите – будет автограф.
Наедине я с ними не встречаюсь. Всю жизнь буду помнить безумного бородатого дядьку, который пришел на такую встречу с топором, потому что, видите ли, Яша Квасильева – не я, а он. В милиции, помнится, он показывал паспорт – да, действительно, Зовут Яковом, но фамилия какая-то непохожая.