Трущобы Петербурга
Шрифт:
И такое место вдруг предлагают Ивану! Не безумье ли отказываться от такого счастья?
Подошла осень. Все полевые работы были уже закончены. Марьюшка стала замечать, что ее муженек чаще и чаще заглядывает в трактир, где останавливаются проезжие торговцы и скупщики всего что угодно.
Из них все больше бывалые люди: кто был в Москве, кто в Питере, кто в Одессе или Киеве.
Не прошел еще сентябрь, как Иван снова получил письмо от брата.
В этом письме Матвей задавал прямой вопрос, что называется, ребром, приедет ли Иван в Питер, или нет, иначе он передаст его место другому человеку,
– Непременно поеду! – пришел к окончательному решению Иван и объявил об этом жене.
Красивое, покрытое здоровым румянцем лицо молодой женщины стало белее полотенца.
– Неужто поедешь? – спросила она с ужасом.
– Чего ты испужалась! – воскликнул муж. – Чай, в Питере не ведмеди живут, а те же добрые люди.
– Поезжай сам, коли тебе приспичило! – решительно сказала Марья, – а я останусь здесь, при маменьке.
– Врешь, поедешь!
– Что хошь делай со мною, а не поеду. Мало ли людей туда ездят, а жен дома оставляют?
Бабушка Иринья только плакала, чувствуя, что ее уговоры ни к чему не приведут. В особенности восстал против этой поездки дядя Елизар:
– Натолковали тебе, дураку, про Питер этот, а ты и уши развесил! И дернула нелегкая этого Матюшку в соблазн вводить тебя, будто сам и обойтись не может!
– Да он пишет, что там у меня будут такие доходы, что здесь в год не заработаешь того, как там в месяц!
– То-то там богачи есть! – сказал он. – Что неделя, то оттуда их к нам по этапу доставляют… Да, брат, везде хорошо, где нас нет. Ну да шут с тобой, поезжай, только хозяйство на кого оставишь?
– На тебя, дядя Елизар. Возьми на свое попечение, да и матушку мою тоже. По гроб благодарен буду!
– Мне и за своим хозяйством не усмотреть, – упрямился дядя. – Иринью-то я возьму, а землю с домом кому-нибудь в аренду сдай…
– Отдать-то не шутка, надо на долгое время. А вдруг придется домой вернуться, коли там не повезет?
– Эх, паренек, глупой твой разумок, сидел бы дома да хлеб жевал свой собственный, а не в батраках живучи найденный… Ну ладно, пусть будет по-твоему, поезжай с Богом, а потом авось вспомнишь про меня, старика. Правду, мол, говорил дядя Елизар, да жаль, что вовремя его не послушал.
– Да что это ты все каркаешь, как ворона! – рассердился Иван.
– Тебе же добра желаючи. Там ведь кому как повезет. Иной раз богач с сумой уйдет оттуда, а иной бедняк тыщи достанет. Все это зависит от карахтера.
– Как это от карахтера?
– Да так… Плут какой-нибудь, прохвост, совесть от себя утаивши, тот и наживет, грабивши встречного и поперечного… Сказано ведь: от трудов праведных не наживешь домов каменных!
– Значит, по-твоему, и мой брат такой?
– Зачем? Матвея я хорошо знаю, мужик честный и легко, может быть, попал на хорошего хозяина, которому угодить сумел, ну и пошел в гору. Это бывает, но очень редко… Особенно если он ухо востро держит.
– Это насчет хозяина?
– Не хозяина, а насчет людей, с которыми дело
Слова эти заставили Ивана немного призадуматься; но письмо брата было так убедительно, что он, встряхнув кудрями, сказал:
– Беда не беда, повидался!
И решился ехать.
Сборы были недолги. Быстро распродал еще невымолоченный хлеб, огородный овощ и, оставив Елизару скотину и двух лошадей, пустился в путь искать от счастья счастья.
Сначала мать не хотела благословлять упрямого сына, но потом смиловалась и, рыдая, благословила его и горько плачущую Марьюшку.
Да, горько плакала Марья, оторванная от своего гнезда, где она родилась, выросла и вышла замуж. Кроме того, у нее сжималось сердце от какого-то тяжелого предчувствия. Чуть ли не все жители села провожали отъезжающих. Предварительно был отслужен молебен, причем священник Павел, обратившись к Ивану, сказал:
– Напрасно, Дементьев, напрасно… Все у тебя было ладно, и соседи завидовали… Ну, Бог с тобою. Поезжай. Дай Господь тебе счастья.
«И этот говорит то же самое, что и все», – думал Иван, и тут тоже, как и у жены, сжалось его сердце.
Железнодорожная станция находилась в пяти верстах от села.
И Иван с женою, сопровождаемые Елизаром и некоторыми односельчанами, прибыли туда на нескольких телегах. Все почти были пьяны, не исключая даже самого Ивана.
– Да полно тебе, Марья, чего разгорюнилась, – говорил он жене. – Чай не на похороны едем!
Дядя Елизар поддерживая под руку плачущую бабушку Иринью, говорил ей:
– По-моему, и убиваться по ним не стоит, потому что вряд ли им полюбится питерское житье, вспомнят о деревне и вернутся. Сказано ведь: славны бубны за горами, пока их не видишь, а увидишь или услышишь, совсем иное выходит.
Раздался третий звонок, и пассажиры заняли свои места. Какой-то парень, наигрывая на гармонии, пел:
Печка топится парами,А машина – дровами,Я у миленка рупь взяла,Села да поехала!Поезд стал медленно отходить.
Стоявшие на платформе мужики и бабы кричали:
– Прощайте, прощайте! Возвращайтесь поскорей.
Марьюшка плакала. Она предчувствовала, что никогда уже больше не увидит родных мест.
Глава II
Маленький комедиант
ДОМ, В КОТОРОМ волею судьбы Матвей сделался управляющим (это бывает редко для безграмотного мужика), находился в аристократической части Петербурга и принадлежал одному видному общественному деятелю, Павлу Михайловичу Бухтоярову.
Сперва Матвей, как водится, приехав из деревни, поступил в подручные к своему земляку в этом же доме. Не прошло и года, как он сам сделался старшим дворником, а потом даже управляющим.