Трясина.Год Тысячный ч.1-2
Шрифт:
Нара вернулась, волоча за собой длинный шест. Девочка сказала, что выломала его из какого-то забора.
– Этот годится?
– спросила она.
– Длинноват немного, но не беда. Лишнее можно отломить, и будет в самый раз.
Теперь они шли намного быстрее. Нара, освободившаяся от обязанностей поводыря, носилась вокруг, то забегая вперед, то отставая на несколько шагов.
– Нара, не отходи от меня слишком далеко. Если ты заблудишься, я не смогу тебя отыскать, - сказал Ян.
– Хорошо, не буду, - сказала она серьёзным голосом и встала возле Яна, подстраиваясь под его шаг.
Ян опустил руку в карман, нашарил там монету. Один медный? Этого явно
– Нара, нам деньги нужны, - сказал он.
– А где их взять?
– Придётся просить.
– Как нищим?!
Нара резко остановилась.
– Я не буду, - сказала она решительным голосом.
– А что ты предлагаешь?
– Заработать! - выпалила она.
– Что, честным трудом?
– спросил он с иронией в голосе, - И много ты умеешь?
– Вышивать бисером, - сказала девочка.
– Петь могу. Играть на лютне...
– Чего? Бисером вышивать?
– он хохотнул.
– Зашибись как важно в зачумленном городе. Мешки для трупов расшивать?
– Злой ты какой-то, - проговорила Нара. Обиделась?
Ян протянул вперёд руку и коснулся плеча девочки.
– Нара, послушай. Если мы будем такими гордыми, то скоро помрём с голоду. Знаешь, как-то обидно умереть от голода, когда все остальные умирают от моровой язвы.
Девочка молчала.
– Нара, ты есть хочешь? Я тоже, - продолжал Ян.
– А выбора у нас особого нет. Я, знаешь ли, тоже не профессиональный нищий. Ну, представь, что это игра такая. Мы, как бы, странствующие скоморохи, изображаем двух попрошаек, людей веселим. А они нам за это платят. А, Нара? Зато потом мы сможем поесть и расплатиться с комендантом ночлежки.
– Ладно. Давай попробуем, - вздохнув, сказала девочка.
Лемар - Десятник
Блокпост располагался на возвышенности, примерно в полумиле от Лемара, закрытого на карантин. Город, лежащий в низине, был виден, как на ладони. По периметру охранной зоны был натянут Тёрн. Вдоль железной сетки, ощетинившейся шипами, бежали, потрескивая, синие огоньки. Блокпост пропускал только армейский транспорт, перевозивший солдат санитарного отряда, а также коронеров. Гражданским особам путь в зачумленный город был заказан.
Вдоль обочины на подъезде к блокпосту стояли вперемежку самоходные экипажи и конные повозки - хвост вытянулся на добрую милю. На заснеженной пустоши у заграждения толпились люди. Чуть поодаль прямо посреди поля расположился импровизированный лагерь - четыре торговые подводы, поставленные кругом. Посередине горел костёр, над телегами были натянуты матерчатые тенты. Вокруг костра на войлочных ковриках, брошенных прямо в снег, сидели торговцы и пили из оловянных кружек чёрный, как дёготь, брикетный чай с галетами и жёлтым сушёным сыром.
Когда началось поветрие, большинство горожан стремилось как можно скорее унести ноги из Лемара. Те же, кого карантин застал за пределами города, сейчас готовы были заплатить любую цену, чтобы пройти за шлагбаум блокпоста. Там, за стеной, остались их родные и близкие, от которых второй день подряд не было никаких вестей. Известно было лишь то, что в городе уже есть умершие, и счёт будто бы идёт на десятки. Когда прибудет воздушный корабль с противочумной сывороткой, никто не мог сказать определённо. 'Скоро. Со дня на день,' - сухо рапортовали офицеры санитарной команды. Впрочем, вскоре они и вовсе перестали реагировать на расспросы гражданских. Очевидно, поступило соответствующее распоряжение сверху. Оставалось лишь ждать. Рано или поздно сыворотку доставят, и карантин будет снят, но сколько людей погибнет
На посту охраны у шлагбаума стоял и скучал дежурный - десятник Дитт Хонаг, номер сто восемнадцать-семьдесят. Смена его подходила к концу, он был голоден, и ему ужасно хотелось спать. Чтоб отвлечься, он принялся пересчитывать людей, стоящих у заграждения. Сбился. Начал снова. Почувствовав, что у него слипаются веки, он встряхнулся и перевёл взгляд на самоходные экипажи, теснившиеся вдоль обочины. Некоторые из них выглядели совсем новыми и довольно дорогими. Это ж сколько лет нужно чертоломить, подумалось ему, чтоб заработать на такую колымажку? Да уж наверное, немало. Особенно если ты простой служивый из восточной провинции, у которого ни связей, ни родни в командовании. Вот и он, Дитт Хонаг, уж третий год в войске, а дослужился всего лишь до декарха. А эти, небось, и дня в армии не были... Да, народу в Северной Провинции живётся совсем неплохо. А с чего бы им не жить хорошо? Наместник тутошний уж двенадцатый год из казны деньги тянет. Августа ж особа щедрая, ей для Наместника ничего не жалко. Сколько б златниц он ни затребовал, она тотчас и отсыплет, не спросит даже: а на что тебе, Ахмистринушка? А он всю провинцию резиденциями застроил, и чуть ли не каждый второй тут на частном экипаже. Разожрались не в меру, господа болотные. А на юго-востоке люди просо рапсовым маслом заправляют, сливочное-то по развёрстке. Ну ничего, скоро в Северной Провинции начнётся всеобщая мобилизация, и в этот раз им не отвертеться. И правильно. Не всё ж нашим вместо них подыхать...
Десятник оживился, увидев на дороге армейскую машину, которая, урча мотором, приближалась к посту охраны. Это была грузовая самоходка с двухместной кабиной и кузовом, обтянутым брезентом, в каких обычно перевозят людей. Сменный отряд прибыл. Вот же принесла нелёгкая под самый конец дежурства, сказал он себе. Благо рутинная проверка много времени не займёт. Поправив винтовку (ремень уже начинал оттягивать плечо), десятник направился к шлагбауму.
– Декарх Хонаг, - представился он, заглядывая в кабину.
– Пжалте документы...
Он осёкся, узрев на месте шофёра своего сотника - ромейца по имени Эвфраимус Гата. Это было в высшей степени странно. Командиры не занимаются извозом - это обязанность рядовых солдат, в крайнем случае, десятников. Бегло оглядев кабину, Дитт Хонаг смекнул, что к чему. В кресле справа от шофёра расположился пассажир. Это был сутуловатый, щупленький мужчинка с бесцветными редеющими волосами и крайне неприятной физиономией - впалые щёки, тонкие поджатые губы, крючковатый нос и круглые немигающие глазки, как у хищной рыбины. Мужчинка был одет в армейский тулуп, ватные штаны защитного цвета и офицерские меховые сапоги, однако военным он явно не был - выправка не та. В ногах у пассажира стоял громоздкий жестяной короб с двумя широкими лямками. Десятник прищурился. Ему уже не впервой приходилось нести дозор возле зачумленных городов, и он прекрасно знал, для чего нужны такие ящики. Там, внутри, завёрнутые в мягкий войлок, лежат стеклянные капсулы с драгоценной сывороткой, останавливающей поветрие. А мужчинка в тулупе - это, стало быть, барыга.
– Суров же ты, декарх Хонаг. И муха не пролетит, - с иронией заметил сотник.
– Служу Империи, господин лохагос, - отчеканил тот и взял под козырёк.
– Документы, пжалте.
Тонкие губы барыги скривились в брезгливой усмешке. Двумя пальцами он извлёк из-за пазухи удостоверение и протянул его десятнику. Развернув корочки, тот обнаружил вложенную между ними ассигнацию, равную пяти серебряникам. Половина солида. Купюра тут же перекочевала десятнику в карман.
– Всё в порядке?
– осведомился сотник.