Туарег
Шрифт:
Они медленно направились к машине, и по дороге Гасель не смог удержаться и бросил долгий взгляд на все еще дымящийся искореженный джип. Это не ускользнуло от внимания офицера, и он покачал головой:
– Мы маленькая, бедная и мирная страна, но нам не нравится, когда кто-то вторгается на нашу территорию.
Они подошли к телу Абдуля эль-Кебира, все еще находившегося без сознания. Военный внимательно его осмотрел, убедился, что тот нормально дышит и, судя по всему, находится вне опасности, и поднял голову, бросая долгий взгляд на простиравшуюся перед ним бескрайнюю равнину.
– Ни за что бы не подумал, что кто-то…
Гасель слегка улыбнулся.
– Послушай моего совета, – сказал он. – Избегай Тикдабры!
Спустя три часа туарег легонько хлопнул офицера по предплечью.
– Останови… – попросил он.
Тот подчинился: остановил джип и поднял руку, чтобы танкетка, следовавшая за ними, тоже остановилась.
– Что случилось? – поинтересовался офицер.
– Я выйду здесь.
– Здесь? – удивился тот, растерянно обводя взглядом равнину, покрытую камнями и пучками травы. – Что ты собираешься здесь делать?
– Вернуться домой… – ответил туарег. – Ты едешь на юг. Моя семья осталась там, очень далеко, на северо-востоке, в горах Хуэйлы… Пора возвращаться.
Офицер тряхнул головой, словно услышанное никак в ней не укладывалось:
– Пешком? В одиночку?
– Кто-нибудь продаст мне верблюда.
– Но ведь путь-то неблизкий – в обход «пустой земли».
– Вот поэтому мне и надо отправиться как можно скорее.
Офицер повернулся и кивнул головой в сторону спящего Абдуля эль-Кебира:
– Не подождешь, когда он очнется? Он захочет поблагодарить тебя лично…
Гасель только помотал головой. Он уже успел спуститься на землю, захватив с собой винтовку и гербу с водой.
– Ему не за что меня благодарить… – Туарег сделал короткую паузу. – Он хотел перейти границу и уже ее перешел… Отныне он твой гость… – Гасель окинуд Абдуля долгим, теплым взглядом. – Пожелай ему от меня удачи.
Офицер понял, что это решение твердое и нет никакой возможности его отговорить.
– Тебе что-нибудь нужно? – спросил он. – Деньги или провизия?
Гасель отрицательно покачал головой и показал на равнину:
– Я сейчас человек богатый, а в этом краю я видел много зверья. Мне ничего не нужно.
Он так и не сдвинулся с места, пока машины проезжали мимо и удалялись в сторону юга. Только после того, как пыль вновь улеглась и шум моторов стих на расстоянии, сориентировался, хотя на широкой плоскости не было ни одного естественного местного предмета, который бы мог послужить ориентиром, и неспешно пустился в путь с невозмутимым видом человека, прогуливающегося по лугу тихим вечером, любуясь пейзажем, каждым пучком травы, каждым валуном, каждой голенастой птицей и каждой юркой змеей.
У него были вода, хорошая винтовка и боеприпасы, вокруг был его мир, сердце пустыни, которую он любил, и он собирался насладиться долгим путешествием, в конце которого встретится со своей женой, своими детьми, своими рабами, своими козами и верблюдами.
Дул тихий ветерок, и с наступлением темноты звери равнины покинули свои убежища, чтобы пощипать листву в низкорослом дубняке, где он подстрелил замечательного зайца и приготовил ужин при свете костра из тамариска. Затем стал смотреть на звезды, явившиеся составить ему компанию, и с удовольствием перебирать воспоминания: лицо и тело Лейлы, смех и игры своих детей, глубокий
И он расскажет своим внукам, что пережил в тот день, который провел в компании духов Большого каравана, как говорил им о своем страхе умереть на равнине, как приглушенные голоса мумий и их бесплотные пальцы указали ему правильную дорогу, как он шел по ней три дня и три ночи и за все это время ни разу не остановился, зная, что если сделает это, то ни он, ни верблюд не смогут возобновить движение. Они оба превратились, подчинившись его несгибаемой воле, в настоящие механические автоматы, не чувствующие ни жары, ни жажды, ни усталости.
И вот теперь он лежит, растянувшись на мягком песке, ощущая под рукой приятное прикосновение влажной гербы, на поверхности которой выступила вода, остатки зайца еще дымятся возле костра, на поясе висит сумка с золотом, – и чувствует умиротворение, пребывая в гармонии с самим собой и окружающим миром, гордясь тем, что он мужчина и туарег, а главное, тем, что доказал: никто, даже правительство, не может позволить себе такую роскошь, как пренебрежение к законам и обычаям его народа.
Затем он стал размышлять о том, какое будущее его ждет вдали от знакомых пастбищ и тех мест, к которым он привык с детства. Впрочем, необходимость эмигрировать за пределы страны не вызывала у него беспокойства, поскольку пустыня везде одинакова. Она остается все такой же на тысячи километров, в какой бы стране он ни поселился, и у него нет причин бояться, что кто-то придет оспаривать его права на песчаники, валуны и камни, ведь совершенно очевидно, что тех, кто выбрал пустыню формой жизни, с каждым днем становится меньше.
Он больше не хотел ни воевать, ни бороться и мечтал о покое своей хаймы, долгих днях охоты и замечательных вечерах при свете костра. Ему хотелось вновь послушать истории старого Суилема – истории, которые он слышал еще ребенком и не устанет слушать и дальше, пока верный раб не умолкнет навеки.
К вечеру третьего дня Гасель набрел на лагерь хайм и шериб рядом с колодцем.
Это были туареги из «Народа Копья» – люди бедные, но приветливые и гостеприимные. Они согласились продать ему своего лучшего мехари, зарезали в его честь барана, из которого приготовили отменный кускус, какого ему давно не приходилось отведывать, и пригласили на праздник, который должен был состояться на следующий день.
Он понял, что не может обидеть их отказом, и вынул из небольшого красного кожаного мешочка, висевшего на шее, тяжелую золотую монету, которую положил перед собой.
– Я согласен только при условии, что заплачу за баранов, – сказал он. – Это моя лепта.
Хозяин дома молча согласился, взял монету и с интересом стал ее разглядывать.
– Такие уже почти не имеют хождения, – заметил он. – Лишь одни грязные бумажки, стоимость которых меняется каждый день. Кто тебе ее дал?
– Один старый проводник караванов… – ответил Гасель, и не солгал, хотя и не сказал всей правды. – У него было много.