Тучи на рассвете (роман, повести)
Шрифт:
— А как золото добывают? — спросил Пан Чак.
— Трудное, говорят, дело, — пожал плечами отец. — После нас приходят рудокопы — здоровенные парни. Где только такие родятся! Знаю, они жгут там костры и дышат горячим воздухом, а как добывают золото, не знаю. Зарабатывают много, за месяц столько не получишь, сколько рудокоп за один день…
Из гаража они пошли в барак и улеглись вдвоем на циновке Пан Чака.
Сын видел, что отец тоскует по дому, по морю и джонке…
Утром, прощаясь, уже на ходу Пан Юр Ил сказал:
— Попробовать надо горячего воздуха. А? — И как-то странно
Пан Чак хотел было подбодрить отца, но тот заторопился уходить. Сын так ничего и не успел ему сказать.
Спустя месяц неожиданно наступили холода. Снег толстым слоем покрыл горы и обледеневал под жгучим ветром. Деревья, потерявшие листья, гнулись и трещали, гулко шумели синие сосны.
Пан Чак выбивался из сил. Почти весь путь до Цхансиена он двигался пешком, расчищая снег перед машиной. А снегу наметало все больше и больше, и никакая человеческая сила не могла бы убрать эти снеговые горы. Что же мог он сделать своей небольшой лопатой?
Но ему говорили, что на то он и помощник шофера, чтобы прокладывать дорогу, и вон сколько людей ему помогает! Пан Чак яростно разгребал сугробы, а снег все падал, снова заваливал дорогу, и это было все равно что ладонями вычерпывать море.
Он не почувствовал, как отморозил уши. Их пришлось забинтовать; под бинтом лежал толстый слой ваты. Пан Чак не слышал, что говорит ему шофер, и шофер злился на него.
Морозы и ветры казались невыносимыми, и никто не мог сказать, когда все это кончится.
Его все больше поражало, как легко переносят морозы местные жители. Правда, у них и одежда приспособлена к зиме: меховые жилеты, ватные халаты, уши закрыты ватными подушечками. А ребятишки даже валяют друг друга в снегу. Он же ходит сгорбившись, без конца трет нос и руки, пляшет на одном месте, но ничего из этого не получается: все равно он мерзнет, и мальчишки только смеются над ним. Тогда он решил, что не будет больше посмешищем для людей. И чем сильнее были морозы и бураны, тем ожесточенней Пан Чак боролся с ними, стараясь скрыть от товарищей, что ему тяжело. Иной раз он даже снимал рукавицы, чтобы закалить руки.
В те немногие минуты, когда ему удавалось отогреться на теплом кане или на случайной стоянке зайти в хижину, он с тревогой думал об отце. Как старик выдерживает такие холода?
Однажды машину послали в Пухын, где разработка золота была механизирована и велась на большой глубине. В Пухыне находилось управление близлежащими рудниками. Там можно было расспросить про отца.
Как только Пан Чак приехал в Пухын, он пошел в контору. Здесь работали американцы и корейские переводчики. С трудом он узнал, к кому обратиться.
— Пан Юр Ил? — переспросил служащий, порывшись в книге. — Такого рабочего на наших рудниках нет.
Пан Юр Ил не в силах был сопротивляться морозам и вьюге. Он ничего не мог сделать со своими коченеющими руками и не мог вынести этого нескончаемого бедствия.
И зачем он здесь, в этом ледяном краю, когда на Кочжедо у него семья и в эти теплые февральские дни жена ныряет уже за водорослями, а дочки шлепают по воде вдоль берега и собирают ракушки! Он мог бы так же, как они, по-прежнему сидеть на берегу и ловить рыбу, а потом есть в своей хижине то, что ему
Зарабатывал бы он дома не меньше, чем здесь. Ведь все, что сулила компания, оказалось только обещаниями, потому что сейчас грунт даже на поверхности твердый и заработки стали совсем ничтожными, хватает только на еду.
Пан Юр Ил решил ехать домой. Сын пусть остается здесь. Он станет шофером, а потом, когда забудут о его преступлении, тоже вернется в Пусан, и будет работать в Пусане, и женится там, и пойдут внуки.
Пан Юр Ил твердо решил вернуться на Кочжедо, но для этого надо окончательно расплатиться с администрацией за дорогу и заработать на обратный проезд. Поэтому он попросил перевести его в артель рудокопов-золотодобытчиков. Работа у них тяжелая, туда обычно берут только молодых и сильных, но он хорошенько попросит, и его возьмут.
Когда был вырыт очередной колодец и проделаны наклонные ходы, Пан Юр Ил сказал дежурному десятнику, что хочет добывать золотой камень.
Десятник даже не стал его ни о чем расспрашивать. Он велел еще несколько дней рыть колодец в другом месте, а потом явиться сюда и ждать, пока дадут сигнал для добытчиков. Людей этой профессии все время не хватало.
Вскоре Пан Юр Ил пришел на прежнее место. Он видел, как рабочие уложили на дне колодца бревна и подожгли их, а потом четыре дня поддерживали там огонь. И когда каменное золотоносное дно раскалилось и стало хрупким, к колодцу подвезли бочку с водой и вылили в него, и оттуда вырвались клубы пара, будто там произошел взрыв.
Сразу после этого по наклонным ходам бросились вниз рудокопы с кайлами, и каждый старался обогнать товарища, чтобы успеть побольше нарубить золотого камня. А наверху уже дожидались приемщики и стояла охрана, которая обыскивает потом рудокопов, чтобы у них не осталось золота, принадлежащего Морзу.
Все спешили побольше нарубить хрупкого золотого камня и скорее сдать его и получить бумажку, по которой потом выдадут деньги.
Пан Юр Ил тоже побежал. В лицо ему ударил горячий воздух, и уже на половине пути дышать стало нечем, и ему показалось, что он погрузился в невидимый огонь. Но человек такого жара выдержать не может, и Пан Юр Ил бросился назад.
Когда он выскочил, у него, наверно, был смешной вид, потому что приемщики показывали на него пальцами и хохотали, что-то говоря на своем языке. Но Пан Юр Илу было не до них. Он думал о том, что один раз надо бы все-таки вытерпеть этот огонь, чтобы уехать потом домой, а иначе ему придется еще долго мучиться здесь. В колодце сейчас тоже люди, и они это терпят, — значит, и он может пробыть там несколько минут.
Пан Юр Ил опять ринулся под землю и уже не обращал внимания на то, что лицо горит и руки жжет даже через рукавицы. Он добежал до самого дна. Там стоял грохот от ударов кайл и было очень тесно. Пан Юр Ил не мог понять, что с ним делается. Грудь сдавило, он втянул в себя воздух, и сразу у него в горле оказался раскаленный железный прут, который прошел дальше и так и остался торчать, и нельзя было закрывать рот. Тогда он рванулся наверх и опять не слышал насмешек, сыпавшихся со всех сторон, и не понимал, чего хотят от него те, кто принялись его обыскивать.