Туда! И надеюсь, обратно...

Гуляева Настюша

Я размышляла над его словами вместе с легким моросящим дождём, пришедшим на смену слезам и ливню, бушевавшему в городе менее двух часов назад.

– Когда ты говоришь, всё кажется таким… простым, что ли…

– Потому что любовь – это просто, как бы противные романтики не убеждали нас в обратном.

– Я бы согласилась с тобой, если бы знала, где он… точнее, как до него добраться.

– Он что, на луне?

Я рассмеялась и шмыгнула носом, убирая с лица влагу рукавом не до конца высохшей толстовки.

– Если бы всё было так просто, я

бы сейчас сидела в поезде, направляющемся в Казахстан.

Он прищурился.

– Ты меня интригуешь. Опять. – известил меня парень, прежде чем взять в плен мои руки и глаза. – Расскажи, я помогу.

– Зачем тебе помогать мне? Опять.

Он ненадолго задумался.

– Ну… наверное, потому что вчера это была не помощь, а откровенное издевательство с моей стороны. Кроме того, кто-то же должен это делать. Помогать людям. Иначе, мы все будем повторять одни и те же ошибки. Снова и снова.

– Одни и те же ошибки… – тупо повторила я, пока до меня не дошло. – Снова и снова. Аааа! – я кинулась обнимать ошарашенного парня. – Ты гений! Спасибо!

– Да не за что…

Не забыв на прощание поцеловать в щёчку моего героя, я побежала и тут же затормозила.

– Подожди ка… – обернулась, чтобы узреть удовлетворённого ролью помощника блондина. – Только сейчас поняла, что даже не знаю, как тебя зовут.

Он загадочно улыбнулся и склонил голову на бок.

– Зови меня как тебе будет угодно! Я всё равно услышу и приду.

Я чуть поморщила носом.

– Это прозвучало самоуверенно и слегка… по-маньякски.

– Но тебе понравилось.

– И опять же, самоуверенно.

– И опять же, тебе понравилось.

Я рассмеялась и кивнула, признавая своё поражение.

– Прощай, Рататуй!

– До встречи, солнышко!

Меня аж перекосило, но только он этого уже не видел, потому как я со всех ног неслась к своему порталу в другой мир.

И почему все называют меня солнышком? Они что, думают, что я бессердечный манипулятор, вокруг которого вертится вселенная?! Хотя, нет… Вряд ли… На такое сравнение способна только моя извращенная фантазия. Надо будет просто перекрасить волосы и сжечь все жёлтые вещи, от которых ломится мой гардероб, но только потом… когда-нибудь в следующей жизни… Когда я стану кошкой… На-на-на-на…

Наверно…

====== Часть II. Игры. VII ======

Если у тебя хватит смелости, чтобы сказать «прощай»,

жизнь наградит тебя новым «привет».

Пауло Коэльо

Прежде, чем приступать к осуществлению внезапно осенившего меня плана, я решила попрощаться с папой и сестрой. Не напрямую, конечно… Просто, мне кажется, что будет неплохо напоследок разделить с ними единственный отрезок времени, на который наша семья собирается в полном составе в одной комнате – ужин.

– Ооо… – папа с наслаждением раздувает ноздри, вываливая на свою тарелку содержимое сковородки, обладающее невероятным цветом и запахом. Настолько невероятным, что я с трудом удержалась вслед за Алиной зажать пальцами нос. – Вот вы мне скажите, какой ужин может быть без жареного

лука?

– Обыкновенный, – сказала сестра, прощаясь с остатками захваченного в плен воздуха. – Я бы даже сказала… вкусный.

Отец мигом хмурится и бросает сковородку в раковину.

Да, лук – это для него первая больная тема после пульта, к которому он вообще запретил притрагиваться. Нет, с луком совершенно другая история. Он готов только его и есть целыми сутками, а заодно и нас кормить. Уверена, что если он когда-нибудь и поддастся на Алинины уговоры поехать в Италию, то только ради лукового мороженого.

– Если тебя что-то не устраивает, то вот, – на стол легла извлеченная из фартука, на котором, кстати, написано «Всё, что я готовлю – вкусно!» (Я подарила! Года три назад, когда у него была не луковая, а блинная зависимость. И почему в нашем мире всё такое непостоянное?) купюра с изображением Архангельска. – Пойди, купи хлеба…

И не порть мне аппетит.

Он этого, разумеется, не сказал, но тон подразумевал только такое логическое завершение.

Сестра насупилась, а её рука потянулась к деньгам, чтобы, преодолев половину стола, замереть над миской салата.

– А сколько из этих денег я могу оставить себе? – вопросила Алина, прищуриваясь.

Папа вздохнул, как обычно делает перед тем, как сказать то, о чём потом пожалеет.

– Сколько тебе совесть позволит.

– Я забираю всё! – воскликнула она и исчезла вместе с купюрой, захваченной цепкими наманикюренными пальчиками.

– Это было весьма недальновидно с твоей стороны, – замечаю я, приступая к нанизыванию на вилку милипиздрических кусочков огурца и помидора. Сколько раз говорила папе, чтобы он не просил Алину делать салат: она либо накромсает на куски, не влезающие даже в папин рот, либо нашинкует в конфетти – всё зависит от её настроения.

– Напротив, – он встал, чтобы достать из буфета кусок хлеба, которого, стоит заметить, там было две буханки, и, намазав на него аджику, сел и направил в мою сторону долгий пронзительный взгляд. – Теперь нам никто не помешает.

Ой, что-то мне это не нравится… Фразочка напрягает похлеще, чем «Давай поговорим».

– Что с тобой происходит, солнышко?

– Ничего не происходит, – я нервно дергаю головой и опускаю взор в тарелку, тем более что там такая интересная картина в стиле абстракционизма – глаз не оторвать. – И не надо называть меня солнышком.

– Вот! Вот об этом я и говорю, – кивает он, откусывая половину от своего бутерброда. – Раньше ты любила, когда я тебя так называл. Ты же всегда была моим лучиком счастья, в отличие от той тучки, которая не может смирится с моими маленькими слабостями. А сейчас…

Нет, нет, нельзя… нельзя, чтобы всё так закончилось.

– Пап, я… я просто устала. Не выспалась!

– Так иди и поспи! – то ли приказывает, то ли умоляет он, опустошая рюмку водки. – Если это поможет тебе вновь стать моей любимой вечно улыбающейся дочей, можешь проспать хоть всю неделю, но не дольше, ведь потом у нас…