Туда! И надеюсь, обратно...
Шрифт:
– Пит, – сделала я вторую попытку, оказавшуюся намного хуже первой. На этот раз из горла не вывалилось ни одного звукового мутанта, которые, не получив доступ к выходу, начали усиленно щекотать стенки трахеи, заставляя меня начать кашлять. Противно, асматично, выплёвывая кровь на траву, по одному из мостиков которой в мой спальный мешок прокрадывался наглый муравей цвета вяленого помидора.
«С возвращением на Голодные игры», – подумалось мне, когда кашель стих, и я смогла лечь обратно, чтобы с закрытыми глазами переварить головокружение и легкую тошноту. Ещё и горло болит так, будто
Дождавшись, пока организм более-менее успокоится, и больше не предпринимая попыток что-либо сказать, встала и огляделась, стараясь не пошатываться.
Идеальный круг деревьев, расположенных по периметру поляны, усеянной разнообразными цветами, украшенных свежими каплями росы. Перелетающим с одного цветка на другой бабочкам вторили перелетающие с одного дерева на другое птички… сойки? Но мне стало не до разглядывания абсолютно незнакомого участка леса, когда взгляд упёрся в нож, лежащий невдалеке от спального мешка рядом с двумя рюкзаками, один из которых точно принадлежал мне, а вот второй… Питу? Но ведь, когда я в последний раз его видела у него не было рюкзака.
Подгоняемая неприятным ощущением, твердившим: «Что-то не так… Здесь определённо что-то не так…», я судорожно вцепилась в рукоятку. Внутренний голос так меня накрутил, что когда раздался шорох, я подпрыгнула и приподняла руку, готовая в любой момент метнуть нож в любого, кто появится на поляне.
А если это Пит?
Я в нерешительности опустила оружие, но тут шорох раздался снова с противоположной стороны поляны, через несколько мгновений зашуршали ветви деревьев слева от меня.
Кто бы это ни был, но точно не Пит, если только его не укусил какой-нибудь переродок, и он не мутировал в обезьяну или… Додумать не успеваю, так как шелест вплотную приблизился к поляне, а сосны справа подобрали ветки и листья, пропуская ко мне… Руту?
Уф… Чувство, похожее на облегчение накрывает меня, и я вопросительно гляжу на замершую девочку, которая тут же отмирает и бросается на меня… нет, ко мне, чтобы обнять. От неожиданности я даже роняю нож.
– Китнисс, так хорошо, что ты очнулась! – выдыхает она, отпуская меня. – Пит будет очень рад.
– Пит! Где он? – из горла вырывается лишь хрип, и я морщусь от досады и боли, но Рута, то ли понимает меня без слов, то ли просто информирует.
– Он скоро должен вернуться. Он пошёл… он охотится.
Хмурюсь и с недоверием смотрю на девочку.
Пит охотится? Я ещё чего-то о нём не знаю?
– Точнее силки проверяет, – исправляется Рута.
А… ну это другое дело, это он может.
– Так что скоро сможем поесть, а пока… – она подходит к рюкзакам и, вытащив из одного бутылку, протягивает её мне. – Тебе надо пить. Ты потеряла очень много жидкости.
Я кивнула и, присев на спальный мешок, стала неспешно опустошать бутыль, стараясь не обращать внимания на неприятные ощущения, возникающие при каждом глотке, мучаясь от любопытства и наблюдая за Рутой, которая как ни в чём не бывало достала из кармана ветровки чуть влажный
– Ты разрешишь мне сменить повязку?
Я рассеяно кивнула. А ведь я почти забыла, что меня укусила белка. Это произошло два дня назад, а такое чувство, что в прошлой жизни. К тому же, кроме горла ничего не болело. Ощущалась лишь вялость во всём теле. Когда Рута начала разматывать моё левое предплечье, я немного напряглась, ожидая увидеть лохмотья свисающей кожи и какую-нибудь слизь ядовитого зелёного цвета. Но под слоем ткани скрывались лишь две аккуратные дырочки, будто оставленные вампиром-гномом. Странно… А боль была такая, будто кусок вырвали, да ещё и на кости автограф оставили.
– А сколько… – и опять вместо слов сплошной нечленораздельный хрип.
Рута завязала узел и вопросительно уставилась на меня, пытаясь понять, чего я хочу. А я задумалась, пытаясь понять, как объяснить, чего я хочу.
Сколько прошло времени? Наверное, это не самый важный вопрос на сегодня, но мне нужно (я не могу логически объяснить это желание, ну вот, просто очень надо!) знать, сколько здесь прошло времени. Те же два дня или всё же больше, тем более, что я могла не сразу очнуться. Поэтому, решив использовать весь свой опыт по игре в Крокодила, я приготовилась объяснять.
Итак, для начала слово «сколько». Оно меня вогнало в небольшой ступор, но я всё-таки протянула руку ближе к лицу девочки, расправив пальцы павлином, и начала поочерёдно загибать и разгибать их, одним глазом наблюдая за расширяющимися глазами собеседницы, а другим – за остатками лака, переливающимися на самых шустрых солнечных лучах, сумевших проникнуть сквозь плотную листву.
– С рукой что-то не так? – неуверенно предполагает Рута, на что я недовольно морщусь, качаю головой и ненадолго торможу, пока ко мне не приходит новая идея для объяснения.
Тогда я практически соединяю указательный и большой пальцы, после чего постепенно увеличиваю расстояние между ними и завершаю этот маленький ансамбль нарисованным в воздухе вопросительным знаком. Понимания на лице оппонента ничуть не прибавилось, скорее наоборот.
Ладно… проехали… показываем дальше.
Выставив указательный и средний пальцы, я прошлась ими по воздуху, а затем соединила большие и указательные пальцы обеих рук, чтобы тут же крутануть правым запястьем, желая изобразить смену дня и ночи. Для ясности указываю рукой в скрытое за растительностью небо. Понимания на лице девочки так и не появилось, а вот брови сменили место своей дислокации, переместившись к оборонительной линии волос.
– Давай, Пит вернётся, и ты с ним поговоришь, – предложила она, забирая пустую бутылку и пряча её в рюкзак. – Он тебя любит, должен понять.
Это заявление заставляет меня смутится, отказаться от вопросов на некоторое время и молча пить воду из второй врученной бутылки, куда Рута предварительно бросила какие-то травы, сказав, что они должны помочь смягчить боль в горле. А вот от протянутых ягод и орехов отказалась. Наверняка, при глотании они вызывают боли больше, чем простая вода, да к тому же любая мысль о еде не вызывает ничего, кроме рвотного рефлекса. Вскоре аппетит пропадает совершенно.