Туфельки для мамы чемпиона
Шрифт:
Роберт испугался, что вот сейчас она пожалеет его. Только не жалость! Что угодно. Жалким перед ней он быть не хотел.
Беата молчала, теребила ремешок сумочки. Мимо неслись сосны, крохоные деревни с острыми пиками костелов, поля с огромными круглыми стогами соломы. Машин по мере приближения к столице прибавилось.
Тишина перестала быть гнетущей.
— Папа бы очень тобой гордился, — вдруг выдала Беата, — Когда ты уехал, я… В общем, я заболела тогда. И слышала разговор родителей. Папа сказал, что он гордился бы тобой, если бы ты осуществил
Роберт обдумывал сказанное Беатой. Какой была бы их жизнь, останься он тогда в Гданьске?
Может быть сейчас они ехали вот так в машине от друзей домой, а на заднем сидении дремали бы, обнимая свои игрушки, уставшие за день дети. Картинка получилась настолько яркой, что он даже специально посмотрел на заднее сидение через зеркало.
Но с другой стороны, не было бы у него этих друзей, если бы не интернат. И профессии. После обычной школы он не пошёл бы учиться. Скорее начал зарабатывать, чтобы помогать тётке. Уж точно не сидел бы на её шее. И что он смог бы тогда предложить Беате? Ни своего угла. Ни профессии.
Они заехали на заправку. До Варшавы оставалось уже всего ничего. Роберт оплатил бензин. Взял кофе в автомате. И пару сендвичей. Беата благодарно кивнула.
Уселись за крохотный столик на улице. Холодало. Роберт снял джинсовку, накинул на плечи Беаты. Смотрел, как она пьёт. Потянулся, стёр пальцами молочную пенку с её губ. Вдруг Беата поймала подушечки его пальцев губами.
От такого откровенного движения Роберт замер. Они встретились глазами. Рухнула эмоциональная стена.
Впрыгнули в машину. Темнота укутывала лес вокруг шоссе. Роберт свернул на боковую дорогу примерно через километр. Ещё одно преимущество хорошей машины — мягкие раскладывающиеся кресла они оценили по достоинству.
Глава 63
63.
День всех святых — время, когда все в Польше посещают могилы ушедших. Выходной. Возле каждого кладбища обязательно дежурят полицейские. Продают цветы и красные подсвечники-фонарики.
Беата тянула время. Находились одно за одним какие-то мелкие дела. Переложила расческу. Убрала фен. Поменяла полотенца. Надо ехать. На кладбище принято приходить до обеда. В Гданьск к родителям в этот день она снова не попадает. Сегодня к Збышу и Леславу.
Она пыталась вспомнить, когда была там последний раз. Выходило, что второго мая. А до этого тридцатого апреля. А до этого двадцать седьмого. И так каждые два-три дня. До второго мая. Ещё точнее, до её дня рождения. До дня, когда позвонил Роберт.
Шесть месяцев прошло. Так много, казалось бы. Потому что они были напонены эмоциями и событиями. И так мало.
Сегодня нужно было подумать о том, о чем думать категорически не хотелось. Кем она была год назад? Счастливой женой известного дипломата, мамой чемпиона и перспективного студента.
Год назад они говорили со Збигневом о внуках. А сейчас….
Сейчас она думала, каким бы отцом был Роберт. А ещё чувствовала себя
"Моя железо-бетонная девочка". Так говаривал Збигнев. Когда она очередной раз преодолевала очередные трудности."Жабка, девочка, принцесса". Роберт называл её так. Но не говорил ничего больше, чем эти слова.
Впервые Беата позволила себе сравнить Збигнева и Роберта. До этого дня ей не приходило в голову это сделать.
Жизнь делилась невидимыми стенами на три части. До Збигнева с Робертом, со Збигневом без Роберта, после Збигнева с Робертом. Три разные жизни. Будто не одна Беата их прожила. А три совершенно разные женщины.
Ещё год назад у её жизни были итоги и результаты. Пройденный путь. Опыт. У нынешней жизни итогов не было. Открытые вопросы без ответов.
Зажав себя в кулак, Беата оделась. Пальто, зонт, сапоги. Прохладно уже. Перчатки, шляпка. Потом зайдёт в костёл. Вызвала такси. Машина пришла быстро.
Можно было бы договориться с Алексом и поехать вместе. Беата отказалась. Ей не хотелось ни с кем делить этот момент. Уж тем более с Робертом. Тот тоже предлагал отвезти её. Но после её однозначного и быстрого отказа взял себе рейс в Мюнхен. Вот и ладно. Этот путь только её. Есть вещи, которые человек должен пройти один. Без страховки.
Беата не заметила, как доехала. Престижное кладбище. Фамильный участок. Как же люди держатся за внешние проявления. Удивительно! Как кладбище может быть престижных местом? Но здесь это очень чувствовалось. Не то, что в Гданьске, где покоились её родители. Или в Москве, где могилы бабушки и дедушки.
Она купила три лампадки и цветы. Белые хризантемы. Проверила зажигалку в кармане. Её сунул, уходя, Роберт. Странно, ведь Тухольский не курил. Пошла вглубь по засыпанной жёлтыми листьями аллее. Тускло ноябрьское солнце силилось пробиться сквозь тучи.
Живот скручивало от страха. Ей не было так страшно даже на похоронах. Может быть действовала какая-то психологическая анастезия. Сейчас её действие закончилось. Несмело шагая, приближалась к могилам.
Первый — пан Анджей. Потом Леслав. Последний — Збигнев. — Здравствуй, сыночек, — упала она как подкошенная на каменную цветочницу. Дыхание сбилось. — Привет, родной, — потянулась ладонью к буквам на памятнике мужу.
Никаких портретов на камне. Только золотые надписи на чёрном граните. Всё в едином стиле. Строго и дорого.
И даты. Очень страшно. Когда непроизвольно начинаешь считать в уме.
Збигневу в октябре исполнилось бы пятьдесят четыре. Разве это возраст для мужчины? Высокий, подтянутый, улыбчивый. На него оборачивались женщины всех стран и континентов.
На цифры на могиле сына смотреть было невозможно. Почти двадцать было бы сейчас. Уже женился бы на своей Ксении. Был бы счастлив. И она рядом с ним. Сплошное сослагательное наклонение.
Беату затерясло. Неверным руками она зажгла лампадки, опалив кончики пальцев зажигалкой. От боли стало, как ни странно, полегче. Расставила цветы. Поставила свечи.