Тульский – Токарев (Том 2)
Шрифт:
– Да-а, – кивнул Василий Павлович, разворачивая сверток. – Коллективчик там еще тот… Так, ну чего нам сегодня Бог послал?..
Токарев стал раскладывать на столе чуть скукоженные от сырости документы:
– Удостоверение личности офицера… майор Мургло!
Оба ухмыльнулись на смешную фамилию.
– Зачетная книжка студента восточного факультета ЛГУ имени А. А. Жданова… партбилет товарища… – красивое лицо! – Некрасовой… профсоюзный билет на гражданина… чернила расползлись… Треугольникова…
Есаул начал подниматься:
– Пойду-ка я,
Токарев сморщился и пробубнил задумчиво:
– Погоди… Треугольников… дурацкая фамилия… Где-то я ее недавно совсем слышал.
– Да мало ли таких! – пожал плечами Есаул.
– Треугольниковых?!
Бывший зэк поскреб затылок:
– Ну, может, жалобиться приходил?
– Нет, – качнул головой Токарев, – заявляют в отделениях, ты же знаешь…
– Да хрен с ним, – махнул рукой Есаул. – Отдашь – человеку радость!
И в этот момент Василий Павлович вспомнил. Вспомнил и чуть не закричал:
– Отставить!!! Треугольникова – завалили!
Он схватил телефон:
– Токарев… Ткачевский, ты? По Треугольникову работали?.. У вас… Не отпускать!!! Меня ждать! Напишите обзорную справку!
Есаул почуял неладное, но уйти из кабинета уже не мог – ну не бежать же? Он со злостью вальяжно и демонстративно-оборонительно вновь развалился на стуле. Токарев внимательно посмотрел на него, слегка смущаясь:
– Саша… Профбилет – с убоя…
– Вася – а мне-то – по хуй! Не! Не надо! Я-то уж тут – точно ни при чем!
– А ты чего хамишь-то?
– А ты что – мне предъявить хочешь?!
– А тут не правилка воровская, чтобы предъявлять!
Есаул прищурился недобро:
– Это в смысле, что я заблудился и не понимаю, с кем калякаю, гражданин начальник?
– Саш, тормози…
Но Есаул завелся не на шутку:
– А хули мне тормозить-то?! Меня просили взять на себя миссию передачи этого говна – с чьей подачи? С твоей?
– С моей.
– Во! С блатными все перетерто, все в курсе, воздержавшихся нет. Претензии были когда?!
– Нет, – начал понемногу успокаиваться Василий Павлович. Есаул это почувствовал, но по старой зэковской манере стал «дожимать»:
– Мне это надо?! Я и без этого… главпочтамта… водкой приторговываю, на масло зарабатываю… На «Зенит» хожу – места лучшие! Блатные уважают, вам я в хуй не тарахтел! А ты мне – убой!!! Какой убой?! Скидывают ксивы только щипачи! Допустим… Ну ладно – допустим, кто-то убил кого… И что – понесут в то самое место, чтоб я тебе отдал?! Дебилы, что ли? Шутка такая турецкая?!
Токарев умиротворяюще выставил вперед ладони, начиная понимать, что и впрямь – странная какая-то история вырисовывается:
– Я понимаю… Действительно – непонятно… Но мужика-то завалили – я вспомнил… На остановке, при разбое… документ – его… Веришь?..
Есаул скривился, но кивнул:
– Охотно, раз ты так разошелся… И что с того?
– Объяснение должно быть?
Бывший зэк эмоционально
– За-е-бись! И что – теперь я должен на нашем партактиве поднять вопрос – кто скинул профсоюзный билет?! Ага… Все выяснить и доложить по инстанции?! Вот чуял я, что из этой канители с ксивами когда-нибудь блуд выйдет…
Василий Павлович помолчал и спросил:
– А мне что делать? Наплевать и забыть уже не получится…
Есаул мотнул головой:
– А выходи прям на Варшаву… сам… ставьте на стол белую головку и – куд-кудых между собой! А то, один – правильный вор, другой – взяток не берет… Вот и кумекайте сами! А я пошел… в баню! Мне пять ящиков свежего «Жигулевского» должны привезти!
– Саш…
Но «исполнитель особой миссии» уже вскочил:
– И не надо ничего мне говорить! Ничего не слышал, ничего не видел, ничего никому не скажу!
Последнюю фразу Есаул почти пропел, пародируя Эдиту Пьеху и демонстративно толкнув дверь плечом, вышел, нервно перебирая пальцами в карманах широких брюк…
Токарев же добрался до 16-го, рассказал о ситуации, показал профбилет… Совместно с Ткачевским и Боцманом решили: если установят злодея, то документ ему надо подбросить во время обыска. Долго перебирали различные версии, наконец остановились на одной: дескать, кто-то из карманников совершил уличный разбой (это само по себе – очень спорно, но… – и на старуху бывает проруха), а потом по запарке скинул профбилет вместе с остальными документами…
Василий Павлович начал вникать во все мелочи по странному разбою – но озарение не снисходило. С Боцманом по поводу Брынзы начальник угрозыска согласился, и сутенера отпустили. Далее выяснилось, что к Треугольникову в больницу перед тем, как он умер, заезжал Лаптев – впрочем, без толку, а якобы взятое у потерпевшего объяснение – длинное, как положено, – было, конечно, липой от начала до конца, включая корявую подпись, которую накарябал сам опер…
Токарев с Боцманом перебрались в кабинет Тульского и Кружилина. Василий Павлович забрал у притихшего Вани материал, который, по идее, надо было отправить в прокуратуру уже сегодня. Вчитываясь в бумаги, начальник розыска механически спросил:
– А ботинки, вообще, разве часто снимают?
– Редко, – качнул головой Боцман и настроился рассказать очередную «военно-морскую» историю: – Вот после войны…
Токарев чуть раздраженно оборвал его:
– А когда Первая конная в Польшу входила – тогда и кисеты с махрой с трупов сдергивали! Я тебя о чем спрашиваю?!
Боцман вспыхнул и выскочил в коридор, хлопнув дверью. Тульский и Кружилин, почуяв угрозу, сразу юркнули за столы и с самым деловым видом начали отпирать сейфы. На сейф Вани была наклеена бумажка: «Здесь отдает родине последнее исподнее о/у УР Иван Кружилин, лучший друг индейцев». Василий Павлович мазнул по «наглядной агитации» взглядом и чертыхнулся: