Туман
Шрифт:
– А сейчас? – спросила она и посмотрела на него с той нежностью, с какой смотрела в его глаза больше года назад.
На Максима накатила волна тех забытых и уже далёких чувств. «Почему прошлое умеет так мстить, и так больно и изощрённо издеваться над человеком?», – подумалось ему.
– А сейчас, это уже не имеет никакого значения, – тихо отвечал он. – Ты сказала, что счастлива, и я прошу тебя…, ради твоего будущего ребёнка, никогда в этом не сомневаться. А я разберусь в себе сам.
Максим взглянул на наручные часы и, причмокнув губами, проговорил:
– Ну, к сожалению, мне пора.
– Ты
Максим в ответ ей кивнул головой, и она добавила:
– Тогда, как-нибудь позвоню. Похвастаюсь, кто у меня родится.
Она коснулась пальчиками рукава его лёгкой куртки и пошла, не оборачиваясь, по тротуару в сторону центра, а Максим ещё долго провожал взглядом её ладную фигурку в облегающем юбочном бордовом костюмчике, пока она не затерялась далеко в толпе. Он грубо схитрил, когда взглянул на часы и напомнил о времени. Просто, ему хотелось прервать эту беседу, которая начинала терзать его душу, и готова была вот-вот направиться в уже ненужное никому русло, к тому же ещё, и опасное.
Он постоял недолго, находясь под впечатлением этой неожиданной, но приятной встречи, а потом, не спеша, перешёл улицу в обратном направлении и вскоре скрылся за дверью с неброской табличкой, обозначающей вход в типографию.
Как мы уже знаем, Мила Алексеевна Добротова в районе полудня так же была в городе. Она купила стиральный порошок, фарш для Светланы Александровны, ещё какие-то мелочи, и теперь спешила на автовокзал, чтобы успеть на автобус, отходящий в сторону дома очень редко в дневные часы.
– Мила Алексеевна! Дорогая, Мила Алексеевна! Здравствуйте! – услышала Добротова за спиной бурное приветствие, когда уже искала на стоянке нужный автобус.
Она повернулась и увидела смуглую маленькую женщину в цветастом платке, наброшенном небрежно на чёрные как смоль вьющиеся волосы. На цыганке было тёмно-синее полупальто, немного раннее для пока ещё тёплого сезона, и из-под драпа спускалась до асфальта длинная юбка, такая же, как и платок, вся в цветочках.
– Спасибо вам за Ромочку! – прижав руки к груди, сказала женщина, подходя к Добротовой вплотную и, видя по глазам, что та её не могла до конца вспомнить, поспешила с разъяснением: – Помните, в начале лета…, мальчик, который отравился ртутными парами? Ну, который нашёл коробку с разбитыми градусниками? Вы его тогда без страхового полиса и всяких проволочек приняли и упросили доктора о немедленном лечении.
– Ах, как же, конечно, помню! – с уверенностью ответила Мила, вспомнив тот тревожный случай с кудрявым цыганёнком. – Я и вас теперь вспомнила. Вы при выписке завалили меня тогда подарками. Цветы, конфеты…, всё это было ни к чему, а вы всё равно оставили их у меня в «сестринской».
– Да, что вы. Это всего лишь маленькая капля за вашу доброту, – уверяла её радостная от встречи цыганка.
– А как Ромашка? – оживлённо спросила Мила. – В школу пошёл? Он же у вас художник, как я помню.
– Ой, художник, – с наслаждением подтвердила
– За…-завтра, – неуверенно ответила Мила, ошарашенная немного такой болтовнёй, но больше всего её смутило описание странной картины; мальчик никак не мог угадать дом, в котором она живёт.
Цыганка заметила волнение на лице Добротовой и спросила:
– Что с вами?
– Всё хорошо, …просто что-то нахлынуло. Видимо, находилась по магазинам, – попыталась Мила успокоить, прежде всего, себя.
– Давайте, я провожу вас до автобуса, – предложила маленькая женщина и, не дожидаясь ответа, перехватила из рук Добротовой хозяйственную сумку.
– Да, что вы. Не надо, я сама, – пыталась протестовать Мила, но смуглянка, уже бежала впереди неё и спрашивала:
– Какой ваш автобус?
– Тридцать шестой, – почему-то с трудом вспомнила Добротова.
– А-а…, он там стоит, – указала куда-то вперёд бойкая женщина и продолжала говорить на ходу: – Я ведь только по матери цыганка, а отец у меня серб, но я его почти не помню, поэтому набралась от мамы только цыганских традиций. Даже гадать получается. Понимаю, к цыганам брезгливо все относятся, поэтому и знакомых у меня здесь не так много, но вы знаете, Мила Алексеевна, не так давно, я погадала соседям, и вы представляете, … всё сбылось, – заявила она с гордостью, но, в тоже время, как будто удивлялась своим способностям, и предложила: – Хотите, я вам тоже погадаю?
– Если честно, я в эти гадания не особо верю, – ответила Мила, но, подумав про рисунок её сына, добавила: – Как правило, вы обнадёживаете какими-нибудь светлыми ожиданиями, а я потом переживать буду.
– Вам я никакой пустой надежды уж точно не дам. Скажу, только то, что увижу, – строго пообещала цыганка.
Возможно, Мила Алексеевна почувствовала ниточки одиночества, связывающие её с этой женщиной, и ради шутки согласилась:
– А, давайте попробуем. Потом вместе и посмеёмся.
Маленькая женщина подошла к лавочке, поставила сумку и попросила:
– Дайте мне какую-нибудь личную вещь, и я возьму у вас один волосок.
– А что у меня личного? – удивилась Мила Алексеевна. – Разве что кошелёк.
– Пойдёт, – сказала смуглянка, взяла кожаный кошелёк, осторожно выдернула с головы Добротовой волос и стала проделывать руками какие-то хитрые манипуляции.
Затем вернула кошелёк, поднесла ладони к лицу и так неподвижно стояла какое-то время. Потом опустила руки и посмотрела на Милу немного отрешённым и задумчивым взглядом. Та напряглась в ожидании.