Туманная страна Паляваам
Шрифт:
Через минуту все проглотило молчание. Оно расползалось над берегом осязаемой вязкой тучей, и только в дебрях ее тревожной сиреной выл ветер.
— Так! — выдохнул, словно после удара топором, бухгалтер. — Ясно.
Что ему ясно?..
Нарыбачились… А такая благодать была… Эх, досада…
— Там мой рюкзак лежит, — сказал бухгалтер. — Соберите в него еду. Хлеб, консервы, чего там еще…
— Это зачем?
Я посмотрел на него. Что он придумал? Приготовиться хочет к возвращению Василия? Думает уговорить? Едва ли…
— Вы собирайте, — повторил
Действительно, уговорить думает. Ну, пусть, посмотрим. Рюкзак-то я могу собрать, это недолго. А там его дело, не ругаться же.
Я повернулся и пошел к избушке. Саня сидел у входа, привалившись спиной к раскрытой двери. Даже не глянул на меня. Я взял рюкзак, сунул в него пару буханок хлеба, банки, папиросы, вышел на улицу и заполнил свободное место рыбой.
Неожиданно на высокой ноте заворчал стартер вездехода.
Я повернулся.
Бухгалтер сидел в кабине, а пришедший парень стоял рядом, у открытой дверцы. Ничего себе! Он что, сам ехать хочет?!
Прогрохотал и с ревом разбился о берег первый штормовой вал. Соленая пыль махнула через косу, ожгла лицо.
С торжествующим ревом заработал мотор вездехода.
Я подхватил рюкзак и побежал к машине.
Парень все топтался рядом с бухгалтером, и я втиснул туго набитый рюкзак в противоположную дверцу.
— Дак чужая машина-то! — донесся до меня голос парня. — Нагорит за здорово живешь!
— Лезь, тебе говорят! — крикнул бухгалтер. — Ответим!
Парень, постояв с минуту, тряхнул головой и, перевалившись через бухгалтера, пролез в кузов.
Бухгалтер наклонился вперед, и луч солнца высветил блестящий подбородок, рельефную паутину на шее и распахнутой груди.
На берег одна за другой рушились стремительные волны, и грохот воды казался артиллерийскими залпами.
Бухгалтер крепко ухватил рычаги, машина задрожала.
Дрожь ее электрическим током резанула меня через ладонь, лежащую на борту дверного проема.
Там, за ним, в тесной дребезжащей кабине, не было места прошлому и моим идиллическим уютным мечтаниям, надеждам на счастливый покой и безмятежность… Но пальцы крепче стиснули металл, я поставил ногу на гусеницу и шагнул через борт. Вездеход дернулся, загремел траками и рванулся вперед, навстречу глухой канонаде.
А Саня даже не повернул головы. Он сидел, все так же привалившись к двери, и глядел на реку, тундру и далекий Анадырский хребет, затянутый фиолетовым маревом.
Туманная страна Паляваам
Повесть
Нас трое. Живем в балке на полозьях. Снега замели его до самой крыши, а мы не расчищаем: так теплее. Из плит, вырезанных в насте, мы смастерили перед дверью коридор, перекрыли досками, застелили мешковиной и даже увенчали ледяным шпилем. Получились вполне приличные сени. Там хранятся
Балок стоит в тесном распадке со слоеными каменными стенами. Стены черные, крутые, на них даже снег не держится. За балком распадок забирает круто вверх. Механик вездехода Валька Евсеев говорит, что весной нас смоет паводком и поплывем мы из ручья в реку, из реки прямо в Ледовитый океан, а потом в Тихий. Если работу не окончим раньше паводка. Выходит, наша жизнь в наших руках.
Перед балком распадок выбегает в широкую долину, отороченную по бокам синими грядами сопок. По долине вьется ручей Лучевой, но мы его еще не видели: приехали сюда в середине октября, который на Чукотке соответствует «материковскому» январю. Промерз ручей до дна, и по нему петляет сейчас жиденькая дорожка, накатанная Валькиным вездеходом. Направо от нас прииск, налево разведучасток «Кабаний», вроде нашего, только народу там в два раза больше. А дальше, за соседями, говорят, край света. И течет где-то там большая река с загадочным названием — Паляваам. Оттуда часто наползают на нашу долину плотные, как сбитая шерсть, седые туманы.
Поперек долины прерывистыми цепочками чернеют шурфы. Второй месяц мы ведем разведку, ищем касситерит — оловянную руду. Пока ничего не нашли. Но геолог Веденеев говорит — тут он. Веденеев все знает. На прошлой неделе приехал, осмотрел шурфы и проходки, потом сказал речь:
— Олово, ребята, материал стратегический. Открыли его еще в тридцатые годы. В районном центре и сейчас первая изба с тех пор стоит — музей делать будут. А прииск наш заработал перед самой войной, помощь государству оказал огромную. И теперь не последнюю скрипку играет. Отсюда вывод: страна на нас пристально смотрит и надеется. А чем вот вы в данном случае отвечаете? Почему за последнюю неделю только двенадцать метров проходки?
— Мело три дня, — сказал я.
— Не то. А потому двенадцать, что некоторые молодые люди хотят жить на актировке…
Актировка — это вынужденный выходной из-за погодных условий. Если пурга или мороз сильный. Рабочий день тебе ставят, а платят пятьдесят процентов от сдельной. Но Веденеев считает, что актированный день ничем не отличается от оплачиваемого прогула.
— Стихия тут, — сказал я.
— Хорошо, договоримся — на стихию три дня в месяц. Все. Работайте, я поехал.
— Почту пусть привезут! — крикнул вслед Вовка.
— Знаю! — махнул Веденеев из кабины.
Хорошо, когда человек все знает. Я чувствую, он каждого из нас буквально насквозь видит. А я живу с парнями уже два месяца, пять пачек соли съели, а что мне о них известно?
Вовка из-под Охотска. Жена у него там, мальчишка. Все у него длинное: ноги, тело, лицо. А над лбом еще хохолок вверх торчит, словно этой-то длины Вовке как раз и не хватает для уверенности в себе. Приехал он на собственный домик подработать: теща больно допекла. Уезжал — разругался с ней вдрызг. А теперь теща пишет: «Голубь ненаглядный, возвертайся, все отдам. Живите, милуйтесь…»