Тунеядцы Нового Моста
Шрифт:
— Но когда ты встречал эту женщину, была она одна или с кем-нибудь?
— Как будто одна.
— А в ее костюме ты ничего не заметил особенного?
— Ничего, госпожа. Она была так закутана в плащ и укрыта капюшоном, что невозможно было рассмотреть ее одеяние.
— Одним словом, мне суждено ничего не узнать! — воскликнула девушка, презрительно поглядев на цыгана, ехавшего возле нее, смиренно опустив голову.
Они помолчали.
— Госпожа! — тихо окликнул Магом.
— Чего тебе?
— Госпожа, я зато узнал кое-что другое.
— А! — рассеянно отозвалась
— Я точно знаю, что за вами следят.
— Ого! За мной? Следят?
— Да, госпожа.
— Но кого же может интересовать то, что я делаю?
— Не знаю, госпожа, но это верно.
— Когда же ты это заметил?
— Сегодня, госпожа, часа два тому назад. Я по вашему приказанию ждал вас с лошадью. Едва вы успели завернуть за угол улицы Де-Пули и пошли по Королевской площади, из-за дерева вышел какой-то господин, закутанный в плащ, с надвинутой на глаза шляпой, и последовал за вами под арки. Я дал подержать лошадей одному из игравших на дороге мальчишек и пошел за незнакомым господином. Через несколько минут я увидел, как он шептался с каким-то другим человеком, но того я хорошо разглядел и не забуду, это был скорее какой-нибудь tire—laine или шалопай с Нового моста, чем господин. Они поговорили и вошли в богатый особняк в двух шагах от того места, где они стояли.
— Ты знаешь, какой это особняк?
— Да, госпожа, я спросил, и мне сказали, что это особняк епископа Люсонского.
— Что! — вскричала, вздрогнув Диана. — Ты больше ничего не узнал, Магом?
— Ничего, госпожа, я боялся, что мальчишка прозевает лошадей, и вернулся взять их у него.
— Ах, глупый! Что за важность — лошади! Я бы новых могла купить, и дело с концом! Ты должен был следить за этими двумя людьми, узнать, кто они.
— Я их после видел в толпе, но они нас не видали, теперь я спокоен, они нас не преследуют.
— Да что из этого? Ведь и мы не можем следить за ними? Ты, пожив в Мовере, совсем потерял ловкость и догадливость.
— Это правда, госпожа. Клянусь исправить все свои оплошности.
— Дай Бог! Будь же вдвое зорче прежнего, наше положение становится затруднительным, малейшая неловкость может погубить нас.
— Будьте спокойны, госпожа.
В это время они подъехали к дому, где жил Жак де Сент-Ирем. Диана спрыгнула с лошади, достала из кармана ключ и, отперев дверь, вошла. В то время всегда так делали, привратников не было. Диана жила на одной лестнице с братом, в кокетливо убранной квартире из трех или четырех комнат; секретная дверь в спальне вела в квартиру Жака. Таким образом они всегда могли видеться, не возбуждая подозрений, и в случае крайней опасности скрыться от врагов.
Знаком велев камеристкам следовать за собой, она вошла в уборную и уже хотела начать переодеваться в женское платье, как за перегородкой послышался легкий шорох. Диана прислушалась и сказала камеристкам, что раздумала.
— Я сначала отдохну немного, можете уйти. Девушки ушли.
Диана вошла в спальню. Там на подушках сидел,
— Наконец-то, сестрица! — сказал он, нисколько не удивившись костюму молодой женщины. — Давно ты вернулась?
— Нет, — отвечала она, садясь возле. — Я приехала минут пять тому назад. Ты меня ждал?
— Нет, но рад, что ты вернулась.
— Это отчего?
— Признаюсь, я не люблю, когда ты по вечерам бываешь одна на улице.
— Со мной был Магом.
— Это правда, но, несмотря на его храбрость и желание всегда оградить тебя, ему все-таки не справиться, если нападут двое-трое.
— Что у тебя за мысли!
— Милая Диана, ты такая смелая, что я всегда в душе боюсь за тебя, когда ты уезжаешь.
— Ты шутишь!
— Клянусь душой, и не думаю! Я одну тебя люблю на свете, случись что-нибудь с тобой, право, я, кажется, никогда не утешусь.
— Ну, так успокойся, — произнесла она, засмеявшись. — Видишь, я здорова и невредима! Так у тебя не было другой причины радоваться моему возвращению?
— Нет.
— Тебе не любопытно даже знать, где я была?
— Ведь мы условились, Диана, что я должен предоставлять тебе полную свободу действий?
— Но я все-таки думала, что ты бы не прочь узнать, что меня заставило выехать сегодня в мужском костюме?
— Ах, сестрица, я так привык к твоим причудам, — проговорил он, смеясь, — что всего от тебя ожидаю.
— Даже того, что я привезла тебе тысячу пистолей?
— А?.. Что?.. Что ты это говоришь, милочка?
— Что у меня есть тысяча пистолей.
— Для меня?
— Dame! Конечно, или ты, может быть, откажешься?
— Я откажусь от тысячи пистолей? Разве ты забыла, Диана, что я проиграл вчера все до последнего экю в «Клинке шпаги»?
— Конечно, помню, братец, поэтому-то я и хочу наполнить твой кошелек.
— Ах, Диана, душечка! Неужели же я откажусь? Ты, наверное, отыскала клад. Скажи, где ты взяла столько денег?
— Что тебе за дело, если они перед тобой? — воскликнула Диана, высыпав золото на подушку.
— О, как хороши эти золотые монеты! — вскричал, рассмеявшись, молодой человек. — И это все наше?
— Да, с одним условием.
— Знаю, знаю, всегда ведь при этом есть условие. Какое же?
— Ты, конечно, поверишь, что мне было очень трудно добиться денег, милый Жак?
— Конечно, я уж давно теперь знаю, что добиться денег страшно трудно.
— Так вот, видишь ли, лицо, от которого я получила их, знает тебя… и обвиняет в мотовстве.
— О, какая клевета! Потому что я играю…
— Именно в этом-то и обвиняет тебя этот человек, Жак.
— Но, сестрица, я ведь дворянин! Как же мне отставать от знатных товарищей? Не могу же я держаться между ними, как какой-нибудь tire—laine… Они играют, и я играю. Что тут дурного?
— Я, Жак, и не вижу в этом ничего дурного, и, поверь, не я упрекаю тебя.
— Знаю, это тот, другой?
— Да.
— Что же надо сделать?