Тунеядцы Нового Моста
Шрифт:
— Так ты знаешь?..
— Все знаю, дорогая госпожа.
— Зови меня другом, Фаншета; сделайся для меня опять, тем же, чем была тогда, когда я веселым ребенком бегала под [ твоим надзором по лесам Фаржи.
— Графиня!..
— Пожалуйста! Ах, я была тогда счастлива! Все мне улыбалось; я играла и пела и не знала страданья даже по названию. Теперь все изменилось; навсегда миновало счастливое время.
— Не теряйте надежды, графиня.
— Не терять надежды! И ты мне тоже повторяешь это банальное слово, которому нет отголоска в моем сердце. Надежда
— О, графиня, зачем такие мрачные мысли! Зачем так поддаваться горю?
— Нет, Фаншета, я только хочу убить его в себе. Ты мне напомнила собой слишком скоро пролетевшее время; но оставим эти воспоминания! В продолжение нескольких дней я многое обдумала, спросила свою совесть, ища, не виновата ли я сама отчасти в своем горе, и вижу, что нет! Я совершенно чиста перед мужем, вся моя вина в том, что я слишком его любила, слишком неосторожно поступала, сделав его источником всех моих радостей, всего моего счастья. Но я женщина, Фаншета, я из рода богатырей; горе может согнуть меня на время, но потом я опять поднимусь. Фаншета, я люблю своего мужа и хочу отомстить за себя.
— Отомстить за себя, графиня! О! Что же это вы хотите сделать?
— Да, слушай, что я тебе скажу, Фаншета. Я могу говорить с тобой совершенно откровенно: ты ведь была спутницей моего детства, знаешь все мои хорошие и дурные качества и не станешь никому открывать моего секрета. Я люблю своего мужа, и он меня любит всей душой. Никто лучше меня не знает всех его чудесных достоинств и всех слабостей его характера. Не знаю, почему, да и он сам, пожалуй, не знает, он разбил мое сердце, оскорбил мою любовь, при постороннем человеке бросил мне в лицо обвинение, которое навсегда разбивает счастье женщины. Но как бы то ни было, как ни старается мой муж забыться и доказать себе, что был прав, он любит меня, любит не за красоту и молодость — ему, разумеется, могут встретиться женщины и красивее, и моложе меня, — а потому что хорошо меня понимает и в глубине душ», отдает мне полную справедливость; одним словом, он знает, что я не виновата.
— О да, графиня! Да чтоб убедиться в этом, ему стоит только взглянуть на вас.
— Ну так вот, видишь ли, — продолжала с лихорадочным оживлением Жанна, — он нанес удар моей любви. Пусть он выстрадает все, что я выстрадала; пусть придет к моим ногам вне себя от раскаяния, стыда, отчаяния и любви, пусть, рыдая, умоляет меня о прощении, а я…
— Вы его простите.
— Может быть! — сказала графиня, как-то странно улыбнувшись, помолчала с минуту, потом спросила:
— Ты видела его после того, как он уехал из Мовера?
— Очень часто вижу, графиня. Разве вы не знаете, что он живет у нас в гостинице, на Тиктонской улице?
— А!.. Нет, я этого не знала. Не правда ли, Фаншета, какой он красивый, щеголь, особенно с тех пор как, сбросил с себя застенчивость гугенота, в которой его так упрекали, когда он был под влиянием жены? Он теперь совсем другой стал, живо изменился от внимания придворных красавиц! И я им от души
— Как! Вы знаете, графиня…
— Конечно, знаю, Фаншета. Мне хорошо известно, что граф дю Люк де Мовер — один из самых блестящих кавалеров при дворе Людовика Тринадцатого; что его любят самые знатные дамы; что одна его улыбка, один его взгляд делают их счастливыми!
— Но как вы все это узнали?
— Так тебе очень хотелось бы знать это, Фаншета? Но это мой секрет, это касается моей мести, милочка; в этом секрете я себе самой даже едва решаюсь сознаться, — произнесла она, слегка сдвинув брови. — Но я рада, что граф живет у тебя в гостинице. Ты ведь предана мне, Фаншета?
— О, графиня! — грустно воскликнула та.
— Прости, я уверена в тебе, но мне хотелось слышать это от тебя самой.
— Я вам предана душой и телом, графиня, ведь ваша покойная мать поручила вас мне!
— Да, моя добрая Фаншета, я виновата! Так если ты мне ; будешь нужна, и скоро, может быть…
— О, в тот день, графиня, я сочту себя очень, очень счастливой!
— Ну, хорошо, я надеюсь на тебя. Слушай же, что я тебе скажу, Фаншета…
В эту минуту в дверь тихонько постучали, потом поднялась портьера и вошел мажордом.
— Умоляю графиню простить меня, что я явился, когда меня не требовали, — проговорил он.
— Что случилось, мэтр Ресту?
— Графиня, там какой-то огромный солдат, прегрубый, требует, чтоб вам о нем доложили.
— Сегодня как будто день приемов, — Жанна улыбнулась. — Вы его не знаете?
— Он, графиня, похож на авантюриста последнего разряда; прегрубый, как я имел честь докладывать, чуть не прибил меня; а между тем я его где-то видел.
— Но ведь он, вероятно, сказал вам свое имя, мэтр Ресту?
— Точно так, графиня; его зовут капитан Ватан.
— Ватан! — с удивлением вскричала Фаншета. — Этот человек здесь?
— Я имел честь доложить графине, — обиженно ответил мажордом.
— Странно! — прошептала мадам Грипнар.
— Что странно, милая Фаншета?
— О, если я не ошибаюсь!.. — промолвила Фаншета, как бы говоря сама с собой, и твердо заключила, обращаясь к неподвижно стоявшему у порога мажордому:
— Пусть капитан Ватан войдет!
— Я жду приказания своей госпожи, — сухо возразил мэтр Ресту, — она одна, насколько я знаю, имеет право приказывать здесь.
Женщины переглянулись с улыбкой.
— Попросите его войти, мэтр Ресту.
Мажордом почтительно поклонился, отворил дверь и доложил:
— Капитан Ватан.
Авантюрист вошел, опершись одной рукой на рукоятку рапиры. Остановившись посреди комнаты, он снял шляпу, почтительно поклонился и ждал, когда с ним заговорят. Знаком велев мажордому выйти, графиня отвечала наклонением головы на поклон капитана.
— Что доставляет мне честь вашего посещения? — осведомилась она.
— Моя глубокая любовь к вам, графиня, — произнес он, поклонившись еще ниже, — искренняя дружба, которую я почувствовал с первого раза, как увидел вас.