Туннель
Шрифт:
В ближайшие вечера старику Ллойду было невесело, – ему приходилось обедать в одиночестве. Этель просила извинить ее. Ежедневно в четыре часа дня она уезжала в Мак-Сити и возвращалась поездом в половине одиннадцатого вечера. С шести до девяти часов она ждала в десяти шагах от главного входа в здание конторы, сидя в наемном автомобиле, который заказала еще в Нью-Йорке.
Закутанная в меха, она сидела в автомобиле, дрожа от холода, возбужденная собственной смелостью, немного стыдясь своей роли, и выглядывала сквозь замерзшие стекла, которые по временам оттаивала своим дыханием. Несмотря на несколько дуговых фонарей, вырывавших во мраке
На третий вечер она впервые увидела Аллана. Он пересекал железнодорожные пути с каким-то спутником, и она тотчас же узнала Мака по походке. Но его спутником оказался Штром. Этель проклинала его! Они прошли вплотную мимо автомобиля, и Штром повернулся к искрившемуся замерзшему окну. Этель подумала, что он угадал, кто сидит в автомобиле, и сразу же испугалась, что он обратит на это внимание Аллана. Но Штром пошел дальше, не сказав Аллану ни слова.
Два дня спустя Аллан как-то вернулся из туннеля уже в семь часов. Он спрыгнул с медленно шедшего поезда и не спеша перешел через рельсы. Тихо, задумавшись, шел своей дорогой, все ближе подходя к дому. Когда он поставил ногу на ступеньку подъезда, Этель распахнула дверцу автомобиля и окликнула его.
Аллан на миг остановился и оглянулся. Потом, видимо, решил двинуться дальше.
– Аллан! – повторила Этель и приблизилась.
Аллан повернулся к ней и быстро, испытующе посмотрел ей в лицо, прикрытое вуалью.
Он был в широком коричневом пальто, кашне и высоких сапогах, залепленных грязью. Лицо у него было худое и жесткое. Несколько секунд они молча смотрели друг на друга.
– Этель Ллойд? – медленно проговорил Аллан низким равнодушным голосом.
Этель смутилась. Она уже плохо помнила голос Аллана, теперь же узнала его. Она медлила поднять вуаль, чувствуя, что покраснела.
– Да, – нерешительно отозвалась она, – это я, – и подняла вуаль.
Аллан смотрел на нее серьезными, ясными глазами.
– Что вы тут делаете? – спросил он.
Но Этель уже овладела собой. Она поняла, что ее дело будет проиграно, если в этот миг она не найдет верного тона. И инстинктивно она его нашла. Она рассмеялась весело и мило, как дитя, и сказала:
– Не хватает только, чтобы вы меня выбранили, Аллан! Мне надо с вами поговорить, и так как вы никого к себе не пускаете, я два часа подстерегала вас здесь в автомобиле.
Взор Аллана не изменился. Но его голос прозвучал довольно любезно, когда он предложил ей войти.
Этель облегченно вздохнула. Опасный момент миновал. Войдя в лифт, она испытала чувство радости, освобождения и счастья.
– Я вам писала, Аллан! – сказала она, улыбаясь.
Аллан не смотрел на нее.
– Да, да, я знаю, – рассеянно ответил он и опустил глаза, – но, откровенно говоря, у меня тогда… – и Аллан пробормотал что-то, чего она не поняла.
Лифт остановился, Лайон открыл дверь в квартиру Аллана. Этель была удивлена и обрадована, увидев старика.
– Вот и наш старый Лайон! – сказала она и протянула старому тощему китайцу руку, как доброму знакомому. – Как поживаете, Лайон?
– Thank you, [90] – чуть слышно прошептал смущенный Лайон и поклонился, всасывая сквозь зубы воздух.
Аллан извинился перед
90
Благодарю вас (англ.)
– Я к вашим услугам, мисс Ллойд, – серьезно и спокойно сказал он, садясь в кресло. – Как поживает мистер Ллойд?
И Этель видела по его лицу, что она ему не нужна.
– Благодарю вас, отец здоров, – рассеянно ответила она.
Теперь она могла хорошо разглядеть Аллана. Он сильно поседел и казался постаревшим на много лет. Его заострившееся лицо было неподвижно, как каменное, на нем застыло выражение скрытого озлобления и немого упорства. От глаз веяло холодом, они были безжизненны и не позволяли чужому взору проникнуть в них.
Если бы Этель действовала обдуманно, она завела бы с Алланом пустой разговор, чтобы дать возможность ему и себе самой постепенно освоиться с положением. Она и собиралась так поступить и даже хотела пожаловаться на Штрома, но, видя перед собой Аллана таким изменившимся, чуждым, невнимательным, перестала противиться своему побуждению. Сердце подсказывало ей, что должен быть какой-нибудь способ захватить и удержать Аллана.
Она заговорила сердечным и интимным тоном, как будто они когда-то были близкими друзьями.
– Аллан! – сказала она, протягивая ему руку и окидывая его светлым взором своих голубых глаз. – Вы не можете представить себе, как я рада вас видеть!
Ей стоило труда скрыть свое волнение.
Аллан протянул ей огрубевшую и жесткую руку, но в его взгляде отразилось легкое добродушное презрение к такому роду проявления женской симпатии.
Этель не обратила на это внимания. Ее уже нельзя было запугать.
Она посмотрела на Аллана и покачала головой.
– У вас плохой вид, Аллан, – продолжала она. – Жизнь, которую вы сейчас ведете, не для вас. Я отлично понимаю, что на некоторое время вы нуждались в покое и уединении, но я не думаю, чтобы вы могли долго вести такой образ жизни. Не сердитесь, что я вам это говорю. Вам нужна ваша работа – вам не хватает туннеля! Больше ничего!
Это была истина, она попала прямо в цель. Аллан сидел и пристально смотрел на Этель. Он не возразил ни слова и не делал ни малейшей попытки прервать ее.
Этель застигла его врасплох и использовала его смущение по мере сил. Она говорила так быстро и возбужденно, что вообще было бы невежливо с его стороны остановить ее. Она упрекала его в том, что он сам совсем забросил своих друзей, что он похоронил себя в этом мертвом городе. Она описала ему свое столкновение со Штромом, говорила о Ллойде, о Нью-Йорке, о знакомых и все время возвращалась к туннелю. Кто же закончит туннель, если не он? Кому мир доверит эту задачу? И, наконец, помимо всего этого, говоря прямо, он погибнет, если в ближайшее время не вернется к своей работе.