Тупапау, или Сказка о злой жене

Любовь ЛУКИНА

Евгений ЛУКИН

ТУПАПАУ,

или СКАЗКА О ЗЛОЙ ЖЕНЕ

1

Мглистая туча наваливалась на Волгу с запада, и намерения у нее, судя по всему, были самые серьезные. Дюралевый катерок сбросил скорость и зарылся носом в нарзанно зашипевшую волну.

– Толик, - жалобно позвал толстячок, что сидел справа.
– По-моему, она что-то против нас имеет...

Хмурый Толик оценил исподлобья тучу и, побарабанив пальцами по рогатому штурвальчику, обернулся - посмотреть, далеко ли яхта.

Второе судно прогулочной флотилии выглядело

куда эффектнее: сияюще-белый корпус, хромированные поручни, самодовольно выпяченные паруса. За кормой яхты бодро стучал подвесной мотор, но в скорости с дюралькой она, конечно, тягаться не могла.

– Это все из-за меня, ребята...
– послышался виноватый голос с заднего сиденья. Там в окружении термосов, спиннингов и рюкзаков горбился крупный молодой человек с глазами великомученика. Правой рукой он придерживал моток толстенной - с палец - медной проволоки, венчающей собой всю эту груду добра.

– Толик, ты слышал?
– сказал толстячок.
– Раскололся Валентин! Оказывается, туча тоже из-за него.

– Не надо, Лева, - с болью в голосе попросил тот, кого звали Валентином.
– Не опоздай мы с Натой на пристань...

– "Мы с Натой"...
– сказал толстячок, возводя глаза к мглистому небу.
– Ты когда кончишь выгораживать свою Наталью, непротивленец? Ясно же, как божий день, что она два часа макияж наводила!

Но тут в глазах Валентина возникло выражение такого ужаса, что Лева, поглядев на него, осекся. Оба обернулись.

Белоснежный нос яхты украшала грациозная фигура в бикини. Она так вписывалась в стройный облик судна, что казалось, ее специально выточили и установили там для вящей эстетики.

Это была Наталья - жена Валентина.

Впереди полыхнуло. Извилистая молния, расщепившись натрое, отвесно оборвалась за темный прибрежный лесок.

– Ого...
– упавшим голосом протянул Лева.
– Дамы нам этого не простят.

На заднем сиденье что-то брякнуло.

– Ты мне там чужую проволоку не утопи, - не оборачиваясь, предупредил Толик.
– Нырять заставлю...

А на яхте молнии вроде бы и вообще не заметили. Значит, по-прежнему парили в эмпиреях. Наталья наверняка из бикини вылезала, чтобы произвести достойное впечатление на Федора Сидорова, а Федор Сидоров, член Союза художников, авангардист и владелец яхты, блаженно жмурился, покачиваясь у резного штурвала размером с тележное колесо. Время от времени, чувствуя, что Наталья выдыхается, он открывал рот и переключал ее на новую тему, упомянув Босха или, скажем, Кранаха.

На секунду глаза Натальи стекленели, затем она мелодично взвывала: "О-о-о, Босх!" или "О-о-о, Кранах!"

Причем это "о-о-о" звучало у нее почти как "у-у-у" ("У-у-у, Босх!", "У-у-у, Кранах!").

И начинала распинаться относительно Босха или Кранаха.

Можно себе представить, как на это реагировала Галка. Скорее всего, слушала, откровенно изумляясь своему терпению, и лишь когда становилось совсем уже невмоготу, отпускала с невинным видом провокационные реплики, от которых Наталья запиналась, а Федор жмурился еще блаженнее...

На дюральке же тем временем вызревала паника.

–

Что ж мы торчим на фарватере!
– причитал Лева.
– Толик, давай к берегу, в конце-то концов...

– Лезь за брезентом, - распорядился Толик.
– Сейчас здесь будет мокро. Ну куда ты полез? Он у меня в люке.

– В люке?
– возмутился Лева.
– Додумался! Нарочно, чтобы меня сгонять?

Он взобрался на сиденье и неловко перенес ногу через ветровое стекло. При этом взгляд его упал на яхту.

– Эй, на "Пенелопе"!
– завопил Лева.
– Паруса уберите! На борт положит!

Он выбрался на нос дюральки и по-лягушачьи присел над люком.

Тут-то их и накрыла гроза. Дождь ударил крупный, отборный. Брезент изворачивался, цеплялся за все, что мог, и норовил уползти обратно, в треугольную дыру. Лева высказывался. Сзади сквозь ливень маячил смутный силуэт яхты с убранными парусами. Валентин на заднем сиденье старался не утопить чужую проволоку и прикидывал, что с ним сделает промокшая жена на берегу за эту Бог весть откуда приползшую тучу.

Но когда ни на ком сухой нитки не осталось, выяснилось вдруг, что гроза не такая уж страшная штука.

– Ну что, мокрая команда?
– весело заорал Толик.
– Терять нечего? Тогда отдыхаем дальше!..

Совпадение, конечно, но все-таки странно, что молния ударила в аккурат после этих самых слов.

2

Все стало ослепительно-белым, потом - негативно-черным. Волосы на голове Толика, треща, поднялись дыбом (не от страха - испугаться он не успел). Предметы, люди, сама лодка - все обросло игольчато-лучистым ореолом. Прямо перед Толиком жутко чернело перекошенное лицо Левы в слепящем нимбе.

Это длилось доли секунды. А потом мир словно очнулся - зашумел, пришел в движение. Лодка тяжело ухнула вниз с полутораметровой высоты, оглушительно хлопнув по воде плоским днищем, затем угрожающе накренилась, встав при этом на корму, и какое-то время казалось, что она неминуемо перевернется. Лева кувыркнулся через ветровое стекло и, ободрав плечо о худую наждачную щеку Толика, шлепнулся за борт.

Этот незначительный толчок, видимо, и решил исход дела - дюралька выровнялась. Толик, опомнившись, ухватил за хвост убегающую за борт брезентовую змею и рванул на себя. На помощь ему пришел Валентин. Вдвоем они втащили в лодку полузахлебнувшегося Леву и принялись разжимать ему пальцы. Вскоре он затряс головой, закашлялся и сам отпустил брезент.

– Все целы?
– крикнул Толик.
– У кого что сломано, выбито? А ну подвигайтесь, подвигайтесь, проверьте!

– Вот... плечо обо что-то оцарапал, - неуверенно пожаловался Лева.

– И все?
– не поверил Толик.

Он перевел глаза на Валентина. Тот смущенно пожимал плечами - должно быть, не пострадал вообще.

И тогда Толик начал хохотать.

– Плечо...
– стонал он.
– Чуть не сожгло, на фиг, а он говорит: плечо...

Мокрый Лева ошарашенно смотрел на него. Потом тоже захихикал, нервно облизывая с губ горько-соленую воду. Через минуту со смеху покатывались все трое, да так, что лодка раскачивалась.