Тупик либерализма. Как начинаются войны.
Шрифт:
Представление военных о государственной власти, так долго пестовавшееся в прусской армии, находилось в естественном противоречии с веймарской системой правления…»{828}.
Мнение «вице-канцлера» перекликается с выводами, к которым приходил Уборевич во время своего пребывания в Германии в 1929 г.: «…Основная солдатская масса рейхсвера стоит правее социал-демократии, приближаясь во многих случаях к дейч-националам. Материальное положение солдата весьма хорошее… В стране принято много мер, чтобы авторитет солдата рейхсвера был высок… Офицеры во взаимоотношениях с солдатами вежливы, спокойны, хладнокровны и очень настойчивы… Политические ориентировки офицеров это — правее, много правее социал-демократии. Основная
Командующий войсками СИБ ВО Левандовский в своем докладе из Берлина в 1933 г. предупреждал: «Рейхсвер не выступит против фашизма, а, наоборот, борьба против Версаля, против марксизма объединит его с Наци. Он ему подчиняется и составляет одно целое с ним… Рейхсвер теряет свою политическую роль, если она вообще была у него как политическая сила… Каковы перспективы офицерства Рейхсвера? На это может быть дан короткий ответ: или перейти к Наци окончательно, или быть вычищенными. Конечно, большинство из этого офицерства будут у Наци, и сегодня они явятся тем костяком, на котором и развернется массовая фашистская армия, и возможно в случае колебаний гитлеровского правительства и его непрочности — они используют фашистскую массу, чтобы перепрыгнуть через самого Гитлера до восстановления военной диктатуры и борьбы против коммунистической революции»{830}.
Несмотря на поддержку масс и армии, дни нахождения Гитлера у власти были бы сочтены еще быстрее, чем у его предшественников, если бы он не решил главного вопроса — вывода страны из экономического кризиса. К этому времени экономическая система Веймарской республики рухнула окончательно — падение производства достигло более 40%, загрузка производственных мощностей составляла в машиностроении — 27%, в автомобилестроении — 25%, в строительстве — 20%, а всего германская промышленность в это время работала на треть своей мощности. 44% наемных рабочих оказались полностью безработными, 23% работали неполную рабочую неделю.
Голо Манн в связи с этим отмечал, что «профессиональные выразители германского общественного мнения предсказывали его (Гитлера) правлению недолгий срок… Накопившиеся экономические проблемы требовали срочного разрешения. То, что не удалось такому серьезному экономисту, как Брюнинг, вряд ли удалось бы необразованным шарлатанам». Однако «очень скоро стало ясно, что это мнение, разделяемое практически всеми, весьма и весьма ошибочно. Ибо сразу после «национальной революции» случилось совершенно неожиданное: «Уже в первые дни новые люди проявили такую энергию, какую не выказывало до них ни одно правительство Веймарской республики»{831}.
«С какой энергией национал-социалисты взялись за дело сразу после прихода к власти… до сих пор вызывает удивление, — отмечал О. Ференбах. — В свете их идеологической программы действия новых хозяев были отнюдь не дилетантскими и отличались последовательностью. Самое поразительное заключается не в том, что они оказались у власти, а в том, что, против всех ожиданий, смогли ее удержать…»{832}.
В условиях ограниченности финансовых ресурсов и неблагоприятной экономической конъюнктуры, Гитлер предложил мобилизационный план выхода из кризиса, при этом он отмечал: «Сейчас много говорят об экономике — об экономике частного предпринимательства и кооперативной экономике, социализированной и частнособственнической. Поверьте мне, в экономике решающим фактором являются не теории, а эффективность»{833}. Программа Гитлера по восстановлению
Во внешних отношениях первым делом Гитлер решил вопрос репараций. Он сделал тот шаг, на который до него не решалось пойти ни одно правительство Германии. «Единственное, на что мы не могли пойти, — пояснял Папен, — была попытка разрешить ситуацию путем отрицания законной силы международных договоров, которые Германия в свое время была вынуждена подписать, и использования методов, применение, которых не подобает современному государству, управляемому на основе закона». Гитлер оказался не столь щепетильным{834}. Он просто отказался платить и Франция еще вчера угрожавшая введением войск и оккупацией, молча проглотила это.
Следующей проблемой был долг Германии, главным образом возникший вследствие реализации планов Дауэса и Юнга. К 28 февраля 1933 г. долг Германии, включая репарации, составлял 23,3 млрд. марок. На основе соглашения с крупными кредиторами в течение 1934 г. германский долг был сокращен на 97%, что только в этом году сэкономило Германии 1 043 млн. марок. Даже американские банки, которым Германия была должна 1 788 млн. долларов, согласились на уступки. Тем более что Германия гарантировала выплаты по этим займам. Англия, которой Германия должна была на середину года 1 718 млн. марок, заключила соглашение о невостребовании кредитов, что подтолкнуло к подобному решению и малые страны Европы.
Откуда такая неожиданная щедрость и уступчивость к фашистскому диктатору? Ответ, по мнению Я. Шахта, таился в том, что «Веймарская республика не устраивала некоторые страны Запада из-за заключенного Рапалльского договора. Поэтому на все просьбы и предложения Веймарской республики эти страны отвечали «нет». Но когда к власти пришел Гитлер, все изменилось…».
Когда вопрос с долгами и репарациями был решен, осталось найти деньги для реализации планов возрождения экономики. Их источниками мог стать либо печатный станок, либо новые займы. Но здесь существовали серьезные ограничения. Еще по плану Дауэса предусматривалось сохранение независимости государственного банка только при условии соблюдения установленных размеров кредита и норм оплаты государственных векселей.
Наступало время Я. Шахта. У. Додд характеризовал его в конце 1933 г.: «Вопреки мнению о нем (Я. Шахте), распространенному у нас в Америке, я поражаюсь этому выдающемуся финансисту и восторгаюсь его способностями. Он так умело распоряжается германскими активами и пассивами, что при незначительных золотых фондах успешно поддерживает курс марки на уровне паритета и не допускает застоя в деловой жизни страны»{835}. Основными инструментами финансовой политики Я. Шахта стала комбинация государственной монополии, элементов отсроченной инфляции, частных и инвестиционных денег. В частности:
— в качестве денежных суррогатов использовались так называемые «векселя Мефо» [107] , участниками которых были крупнейшие фирмы Круппа, Сименса и т.д…. выполнявшие заказы по поставке оружия. Векселя снабженные двумя «хорошими» подписями, рассматривались как торговые векселя и принимались государственным банком, для которого они служили основой для эмиссии кредитных билетов. «Векселя Мефо» по своей сущности были не чем иным, как вариантом частных инвестиционных денег. Опыт в этом был, до «векселей Мефо» существовали еще с 1932 г. — «векселя по трудоустройству» для финансирования общественных работ. За 1934–1939 гг. из 101,5 млрд. марок расходов немецкого бюджета не менее 20 млрд. представляли собой векселя Мефо;
107
Металлургическое научно-исследовательское общество — «Mefo».