Тупое орудие
Шрифт:
– Что-то я пока не заметил, чтобы вы сдерживали себя, дружок. Разглагольствуйте лучше где-нибудь в другом месте. Не то вы выпадете в осадок, а я заделаюсь заправским безбожником.
– Я не уйду. Я спросил свою душу. Есть пути, которые кажутся человеку прямыми, но конец их – путь к смерти!
Сержант перевернул очередную страницу.
– Послушайте, не заводитесь, – сказал он. – Если вы так близко к сердцу будете принимать грех, из вас не выйдет путного полицейского. А если вы собираетесь остаться здесь, Бога ради, сядьте и не
Гласс сел на стул, по-прежнему не сводя глаз с сержанта.
– Что сказал Невил Флетчер? – спросил он.
– Он нес почти такую же околесицу, как и вы.
– Он невиновен.
– Ну, если он не виноват, ему придется доказывать это – вот все, что я могу сказать, – ответил сержант. – Шляпа или не шляпа, в тот вечер, когда прикончили Карпентера, он был в Лондоне, и изо всего варева он – один-единственный, у которого были и мотив, и возможность убить покойного Эрнеста. Вы правы, он не похож на тех, кто убивает направо-налево, но не следует забывать, что он не дурак и очень может быть, что он всех нас дурачит. Я не знаю, прикончил ли он Карпентера, но чем больше я размышляю над уликами, тем больше я убеждаюсь, что он единственный человек, который имел возможность прикончить своего дядю.
– И все же его не арестовали.
– Это так, но я убежден, что, когда суперинтендант обмозгует все дело, его арестуют.
– Суперинтендант – справедливый человек, в меру своего разумения. Где он?
– Не знаю. Полагаю, что скоро будет здесь.
– Здесь больше не будет преследования невиновных. Мою душу терзает буря, но так написано – да! – и огненными буквами! Кто прольет кровь человеческую, того кровь прольется рукою человека!
– Это мысль, – согласился сержант. – Но что до преследования невиновных…
– Оставьте неразумие и живите! – перебил его Гласс с мрачной, безрадостной улыбкой. – Горе тем, которые мудры в своих глазах! Готовы для кощунствующих суды, и побои на тело глупых!
– Хорошо! – проговорил уязвленный сержант. – Если вы такой умный, может, вы знаете, кто на самом деле убийца?
Пылающие глаза Гласса встретились с глазами сержанта.
– Я один знаю, кто убийца!
От изумления сержант заморгал. Ни он, ни Гласс не слышали, как открылась дверь. Они оба вздрогнули от негромкого голоса Ханнасайда.
– Нет, Гласс. Не вы один, – сказал он.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Сержант, дотоле выслушивавший Гласса с крайней степенью недоверия, взглянул на дверь и вскочил.
– Какого дья… Что это значит, шеф? – вопросил он.
Гласс повернулся и спокойно посмотрел на Ханнасайда.
– Стало быть, истина известна и вам? – спросил он. – Если это так, я удовлетворен, ибо душа моя утомлена жизнью, которую я веду. Я как Иов; дни моя быстрее гонца – бегут, не видят добра.
– Боже, он сумасшедший! – воскликнул сержант.
Гласс презрительно улыбнулся.
– Глупость безрассудных –
– Да, конечно! – сержант не сводил с него настороженного взгляда. – Только не надо так об этом шуметь!
– Довольно, Хемингуэй, – сказал Ханнасайд. – Вы ошиблись, Гласс. И вы знаете, что ошиблись.
– Можно поручиться, что порочный не останется ненаказанным!
– Конечно. Но не ваше дело наказывать.
– Не знаю, – застонал Гласс. – И все же помыслы праведных праведны. Меня преисполнил гнев Господень.
Сержант схватился за край стола, ища опоры.
– Боже милостивый, вы не хотите сказать, что это сделал Ихавод?! – выдохнул он.
– Да, Гласс убил и Флетчера и Карпентера, – ответил Ханнасайд.
Гласс поглядел на него с бесстрастным любопытством.
– Так вы знаете все?
– Нет, не все. Энджела Энджел – ваша сестра?
Гласс окаменел и жестко проговорил:
– Когда-то у меня была сестра по имени Рейчел. Но она мертва, да, и перед людьми Божьими мертва задолго до того, как грешный дух покинул ее тело! Я не хочу говорить о ней. Но для того, кто привел ее к злу, и для того, кто заставил ее убить себя – для них я блещущий меч, который разит плоть!
– О Боже! – пробормотал сержант. Пылающий взгляд сжег его лицо.
– Кто вы такой, чтобы взывать к Богу, глумясь над его праведностью! Возьмите свой карандаш и запишите, что я скажу вам, дабы все было в порядке. Вы думаете, а боюсь вас? Нет – как и всей мощи закона, созданного людьми! Я ступил на путь истинный!
Сержант опустился на стул и взял карандаш.
– Ладно, – с трудом выговорил он. – Продолжайте.
– Не достаточно ли моего слова, что эти люди погибли от моей руки? – спросил Гласс Ханнасайда.
– Нет. Вы сами знаете, что недостаточно. Вы должны рассказать всю правду. – Ханнасайд взглянул в лицо констебля и добавил: – Гласс, я не думаю, что имя вашей сестры станет достоянием гласности. Но я должен знать все факты. Она встретила Карпентера, когда он был на гастролях – в Мидленде и неделю играл в Лестере, так?
– Это так. Он совратил ее красивыми словами, сказанными языком лжеца. Она же была блудница сердцем. Она по доброй воле пошла за сыном Велиаровым и предалась жизни во грехе. С того дня она умерла для нас, ее родных. Само имя ее будет забыто, ибо написано, что нечестивые умолкнут в аде. Когда она убила себя, я возликовал, ибо плоть слаба, и сама мысль о ней, да, сам образ ее был для меня как острое терние.
– Да, – осторожно проговорил Ханнасайд. – Вы знали, что она любила Флетчера?
– Нет. Я ничего не знал. Господь направил меня в место, в котором он жил. И все же я ничего не знал. – Он стиснул руки коленях так, что побелели костяшки. – Когда я встретил его, он улыбнулся своими лживыми устами и пожелал мне доброго вечера. И я вежливо ответил ему.