Турецкая романтическая повесть
Шрифт:
И рассказал ему все как есть, без утайки.
— Нам, — говорю, — только узнать, как там у вас в купчей прописано. Кто в деревне Карга Дюзю хозяин: сын шейха Махмуда или Сорик-оглу. Нету у нас в городе своих людей, один ты. Вот и всем миром бьем тебе челом: пособи нам, сделай такую милость.
И протягиваю ему золотой. Тут глаза у него враз повеселели.
— Что ж, — говорит. — В отделе купчих у меня свой человек есть. Он мне что брат родной. Вместе пьем, вместе едим. От него ни в чем отказу не будет. Вы тут погодите, а я добегу до него. Авось ваше дельце и обделаю.
Сели
— Мудреное ваше дело. Сам черт не разберется. Нашими силенками его не распутать, судом пахнет. Один сын шейха Махмуда может его решить.
Тут погремел я золотом в кармане. Глядишь, этот звон его на другой лад настроит.
— Всякое дело можно решить, ага, — говорю. — И из нашего положения выход найдется.
Отер он пот с лица, смотрит на меня с прищуром.
— Да что ты смыслишь в деньгах? — говорит. — Ты рассчитал, чтоб колесо твою мельницу вертело, и точка. А что Сорик-оглу по своим деньгам рассчитал, тебе и в голову не взбредет!
Потом помягчел малость.
— Ты послушай меня. Зря деньгами направо-налево не сори. Не такие это двери, чтоб десятком золотых их отворить. А если кто возьмется, тому не верь, обманет. По документам выходит, что продал сын шейха Махмуда вашу деревню Сорику-оглу, да еще расписку ему в том дал. Продавал не продавал, таких слов в расписке нету. Зато указаны границы его владений. Вот ты говоришь, ваша граница проходит позади мельницы и по речке Куручай. А в его расписке указано, что граница проходит на восток от мельницы и по речке Каратай. А коли этому верить, то и деревня ваша, и мельница относится к владениям Сорика-оглу. Может, там что и подделано, да поди разберись. Старые-то списки уж в архив сданы, к ним доступа нету. Разве что сам сын шейха Махмуда приедет. У него свои бумаги должны быть. А по расписке его выходит, Сорик-оглу вам законный ага. Вы ему и ашар платить должны, и налог с дыма. Сын шейха Махмуда свои права только через суд может доказать. Что я вам присоветую? Немедля ехать к своему хозяину, все ему выложить.
— Куда ехать? Наш абукат-ага на другом конце света живет.
— Где же?
— Да в Стамбуле.
— Адрес его у вас есть?
— Есть.
— Тогда так сделаем. Диктуйте письмо вашему аге, я все как есть запишу. Будем просить, чтоб сам сюда приехал, разобрался.
Переглянулись мы со старостой.
— Попросим.
Писарь уж собрался было писать.
— Нет, — говорит, — лучше моего деверя никому не написать. Он тоже абукатом служит. Абукат абуката всегда поймет. Он и напишет и нас на верный путь наставит. В партии у него вес большой.
На ноги поднялся.
— Вы теперь подите на рынок, там подзаправьтесь, а я покуда к деверю забегу, письмо ваше заготовлю.
Сказали мы ему адрес абуката и ушли.
На базаре зашли в духан, заказали мяса, сидим, ждем.
— Как думаешь, — спрашиваю у старосты, — поедет абукат-бей в такую даль нас выручать?
— Если он нашей деревни не продавал, ясно, поедет. Не допустит его душа, чтобы над нами измывались.
— А
— Сам не поедет, человека пошлет. Или весть нам подаст. Наш ага — добрый человек, не отдаст нас выродку на растерзание.
После обеда вернулись мы к писарю. А он уж нас поджидает.
— Пойдемте, я вас к своему деверю провожу. Он с вами потолкует.
Заходим мы к абукату в комнату. Смотрим — сидит за столом черноглазый человек, борода лопатой. У стенки — зеленый шкаф из железа, на заднюю стенку молитвенный коврик приколочен, над ним в рамке под стеклом — бумага об окончании абукатской школы. На гвозде висит амулет в черепаховой оправе.
— Знаю я Кемаля, сына шейха Махмуда, — говорит абукат. — Мы с ним одну школу кончали. Он мне дороже брата. Я для него все сделаю. Вы не беспокойтесь, я ему письмо уже написал, в письме все подробно изложил.
Берет со стола письмо, показывает нам.
— Если купчая подделана, он сразу все поймет. А тогда или сам сюда приедет, или мне документы вышлет, я ваше дело поведу.
— Да продлит всевышний твою жизнь, бек, — говорю и с этими словами кладу на стол два золотых. Он на меня руками замахал.
— Ну, что вы! Какие могут быть деньги? Я для него стараюсь, как брат.
Неловко мне стало, помялся я и спрашиваю:
— А что же нам теперь делать? Что своим-то сказать. Сорик-оглу с нас налоги требует.
— Пока дело не прояснится, ничего не платите. Пожалуй, лучше поднимитесь к губернатору. Все ему объясните. Скажете, Сорик-оглу объявил себя хозяином вашей деревни, а на самом деле ваш хозяин такой-то. Мы, мол, написали ему письмо, просим у него совета. Если губернатор вам скажет, что ваш ага теперь Сорик-оглу, значит, так и есть. Придется вам платить ему налоги.
Староста шепчет мне на ухо:
— Да кто нас к губернатору пустит? Ты скажи ему, пусть нас проводит.
Я и говорю абукату:
— Мы-то пойдем, да ведь не пустят туда нас, деревенских.
Засмеялся абукат.
— Как не пустят? Вы теперь хозяева нашей страны.
Потом улыбку с лица согнал и говорит:
— Как подойдете к особняку губернатора, увидите у дверей полицейского. Подойдете к нему и скажете: нас, мол, послал к губернатору Хызыр-бек, он передает тебе свой привет. Полицейский проведет вас куда следует.
Пожелали мы абукату доброго здоровья, распрощались с ним, вышли наружу. Тут писарь спросил у нас два золотых, что абукат не взял. На почтовые, мол, расходы. Забрал, бросил их себе в карман.
— Заходите, — говорит, — как-нибудь на кофеек.
Показал нам губернаторский дом и зашагал к себе в контору.
Подходим мы к дому — у обоих сердце бьется. У дверей никого. Заходим внутрь, подымаемся по лестнице. Перед нами — большой зал, а в конце его — дверь двустворчатая. У дверей один полицейский и один жандарм. На стене картина: Гази-паша на коне сидит.
Подходим к двери — полицейский брови насупил.
— Что надо?
— Так и так, мы от абуката Хызыр-бека. Он тебе привет посылает. Нам по делу к губернатору надо.