Турецкая романтическая повесть
Шрифт:
Сыграл я им. Оттопотали — только гром от каблуков.
Так за шутками, за плясками мы свой первый вечер на новом месте и скоротали. Даже дядя Вело ожил. Я сам слышал, как он бормотал про себя: «Пошли нам, творец, поболе таких дней!»
Поздно ночью усталый народ спать повалил. Джано говорит:
— Надобно двух молодцов с ружьями на дозор выставить. А то захрапим, а Сорик-оглу тут как тут: налетит, скот угонит. Недаром говорят: вода спит, враг не спит.
Ефрейтор хлопнул его по плечу.
— Что ты,
Не стал Джано спорить с ефрейтором.
— Твоя правда, ефрейтор. После пирушки у меня мозги набекрень.
Ушли солдаты спать, а Джано потихоньку кивнул Джаферо и Рустему, чтоб с ним в дозор собирались. Взяли они ружья, залегли у землянок, до утра караулили. Однако ночь прошла тихо.
Перед сном мне Джемо шепчет:
— Что в первую ночь на новом кочевье загадаешь, то и сбудется.
Поцеловал я ее.
— Приказывай, чего для тебя загадать.
Прижалась она ко мне.
— Кров у нас теперь есть, а детишек все нету. — И накрыла мой рот своими горячими губами.
Как сказал ефрейтор, так и получилось: подполковник Фахри приехал к обеду. С давулом и зурной, с барашком жертвенным отправились мы всей ватагой ему навстречу. Смотрим — скачут к нам, вздымая пыль клубами, пять конников. Ефрейтор руку ко лбу козырьком приложил.
— Командир едет! — говорит.
Джано дал сигнал — давул загрохал, я щеки надул что было силы, на зурне запиликал.
Подъезжает Фахри-бей, с ним два солдата и двое в штатском: секретарь из уездной конторы и чиновник по лесным делам. Подполковник коня осадил, оркестр наш замолк.
— Здравствуйте, свободные крестьяне! — кричит.
Я набрал в рот воздуха и рявкнул, как в армии учили:
— Здравия желаю!
И крестьяне, на меня глядя, дружно гаркнули:
— З-д-рр-авия желаю!
— Зачем вы такую торжественную встречу устроили?
— Ради тебя и помереть не жалко, — говорит Джано.
И с этими словами кинулся ему сапоги целовать. После него и мы все к его пыльному сапогу приложились. Староста подтащил прямо к конским копытам жертвенного барашка. Бисмиллах! Сверкнул в воздухе нож, брызнула кровь в честь именитого гостя. Тут и ефрейтор вышел вперед, докладывает командиру:
— Задание выполнено, происшествий нет.
Прибыли мы все вместе в наш лагерь. Женщины из землянок вышли, в ноги командиру повалились. Он их приветил, детишкам сласти раздал. После собрал нас всех вокруг себя. Стоим мы, руки на животах сложили.
— Свободные крестьяне! — говорит. — Решением правительства Турецкой республики земельные угодья деревни Чакалгедии передаются вам в безвозмездное пользование! Отныне вы имеете право распоряжаться этой землей по своему усмотрению. Среди нас находится секретарь, заместитель каймакама [41]
41
Каймакам — начальник уезда.
Кончил свою речь командир — принялись все ему здравицы выкликать — ошалели от радости. Вышел вперед Джано, землю перед Фахри-беем поцеловал.
— Уж и не знаю, как тебя благодарить за твою великую милость. Да продлит всевышний твою жизнь, да укрепит твои силы, чтоб ты еще много сирот приветить успел! Ты нас от кровожадного злодея избавил, землю нам пожаловал, людьми нас сделал. До могилы тебя не забудем! Уж не посетуй, командир, есть у нас к тебе, отцу родному, еще одна просьба. Выслушай, уважь в последний раз!
Улыбнулся подполковник.
— Говори свою просьбу, ага.
Народ уши навострил, в рот Джано смотрит.
— Вчера, как приехали сюда, один наш брат увидал неоглядные пастбища и закручинился. «Вырвут, — говорит, — шейхи у нас изо рта этот кусок. А наш кровный враг Сорик-оглу — в первый черед». Не обмолвился, знал, что говорит. Вот и я к тому клоню: Сорик-оглу на Карга Дюзю налет сделал и на эту деревню нападет, распорет наши мешки, развеет наше добро по ветру.
Подполковник брови сдвинул.
— Кто это осмелится пойти против решения нашего правительства? Кто такой этот Сорик-оглу?
Джано взялся толковать, кто таков Сорик-оглу да какие беды он на наши головы обрушил.
— Уж ты будь нашим отцом, — говорит, — не откажи. Заставь этого зверя новые законы признавать. Никто ему не указ, только властям его приструнить под силу. А коли ему ручищи не укоротить, он нас живьем пожрет.
Слушает подполковник, ус подкручивает. Только Джано свое слово сказал, взорвался Фахри-бей, как бочка с порохом.
— Это что еще за тип объявился? Беднякам жить не дает! Бесчинства творит! В наше время это недопустимо! Какой-то несчастный шейх вздумал республиканские законы нарушать! Куда смотрит жандармерия, инспекция?
Секретарь каймакама враз посерел весь, пальцами одежду на себе затеребил.
— В нашем уезде ничего подобного не замечалось, мой подполковник. Я поражаюсь, как Сорик-оглу решился на такой шаг. Не извольте беспокоиться, я тотчас приму меры. Долг обязывает нас поставить на место того, кто нарушает законы нашей республики.