Туркестан в имперской политике России: Монография в документах
Шрифт:
24) Для выполнения обязанностей низших чинов земской полиции сохраняются должности зянге (в сумунах [176] калмыков и сибо) и предоставляется в помощь управителям кентов, городов и волостей избрать в каждой сотне домохозяев по одному сотенному (юзбаши – у мусульман). Служба этих чинов почитается общественною повинностью, и потому они не получают никакого вознаграждения кроме увеличенного согласно прежним обычаям земельного надела. Чинам этим присваиваются обычные права и обязанности, в коих они сравниваются с аульными старшинами (проект положения об управлении в Семиреченской и Сыр-Дарьинской областях).
176
Сумун – поселение.
III. Отношения к различным религиям и народностям края [177]
25)
26) Мусульманское начало и господство его здесь признается вредным. Гонение на него не входит в виды нашего правительства, но и охрана его не соответствует пользам нашего государства. Действия участковых начальников сообразно сему могут клониться лишь к терпимости мусульманской религии, никогда не доходя до ограждения или поддержки ее. Не выражая к ней недоброжелательства, власти не должны удостаивать ее по внешности никаким вниманием.
177
Глава эта, кроме п. 25, взята целиком из предложения г. Туркестанского Генерал-Губернатора от 18 Августа за № 21. (Примеч. док.). Далее рукою Кауфмана написано: «К чему эта оговорка? Когда нет сего в других главах; то и пункт 25 взят почти целиком из моего предложения!»
27) Начетчики мусульманские (духовное сословие) не должны быть возвышаемы пред прочими. Поддержка, охрана их значения, выражение к ним внимания не должны быть допускаемы. В выборе и назначение их не должны вмешиваться ни русские, ни туземные должностные лица. Постройка и поддержание мечетей должны быть предоставлены усмотрению и средствам частных лиц. Никакие приговоры по сборам на этот предмет не могут иметь обязательного значения, и уклонение кого-либо от исполнения их не преследуется ни русскими, ни туземными должностными лицами. Приписка земель к мечетям не допускается и почитается незаконною.
28) Такое игнорирование мусульманства не означает, однако, действительного неведения деятельности его и путей, избираемых проповедниками его. Напротив того, постоянное и неусыпное наблюдение за приемами и средствами мусульманской пропаганды возлагается на особенную обязанность начальствующих здесь лиц. Неведение мусульманства должно быть внешнее и ограничивается отказом всякой охраны и всякой материальной или нравственной поддержки, как в слове, так и в деле, как мусульманству, так и проповедникам его.
29) В отношении дунган направление это должно выдерживаться еще строже: русская власть должна стремиться уничтожить в этом населении все следы таранчинского владычества.
30) Это посредствующее между сартами и китайцами население должно быть сохранено от поглощения в общемусульманском типе, а потому всякое лицо, допустившее себя в этом населении к воспринятию сартовских обычаев, нравов или костюма, не может быть допускаемо к занятию каких-либо мест в туземном управлении. В этом отношении рекомендуется обращать особое внимание на ношение чалмы [178] , как на верный признак успеха мусульманской пропаганды.
178
Чалма – головной убор.
31) Национальное отвращение дунгана к сарту не должно быть оставляемо, и никогда дунганское население не должно быть подчиняемо лицу сартовского или киргизского происхождения. Напротив того, общение китайцев с дунганами должно, по возможности, поддерживаться, ибо только при этом условии малочисленное дунганское население может сохраниться от поглощения в окружающем его мусульманском населении.
32) В отношении к буддизму и другим китайским вероучениям отношения русской власти должны быть совершенно иные. Не выказывая явно к этим учениям пристрастия, начальствующие лица должны, однако, оказывать материальную и нравственную поддержку в смысле более или менее полного восстановления их прежнего положения и средств. Нелишним почитается поддержка и развитие китайской письменности, ибо безынтеллигентное начало не может рано или поздно не поддаться направлению, принятому интеллигенцией (мусульманской). <…>
Военный Губернатор Семиреченской области Генерал-Лейтенант Колпаковский
Заведующий Канцелярией (подпись)
ЦГА РУз. Ф. И-1. Оп. 27. Д. 744. Л. 33-35 об., 40-49. Подлинник. Рукопись. Извлечения.
II. Власть, стратегии контроля и административного управления
Еще в начале завоевания Средней Азии первые опыты «административного управления туземцами» выпали на долю завоевателя Ташкента М. Г. Черняева. «Главным городом» новой области Российской империи стал Ташкент (1865). Как писал его биограф, за время неполных 6 месяцев (1866 г.) у него в администрации работали всего 6 чиновников и 4 переводчика (если не считать представителей местного
179
Михайлов А. Михаил Григорьевич Черняев: Биографический очерк. СПб., 1906. С. 19, 41.
После его отставки (27 марта 1866 года) многие российские газеты (преимущественно либеральные) вполне положительно оценивали непродолжительный опыт его администрирования. Например, газета «Голос» опубликовала ряд статей под общим названием «Наши среднеазиатские дела», где о Черняеве писалось: «Он, будучи даже излишне пылким военачальником [180] , оказался удачливым администратором»; «Он старался всеми средствами избегать столкновения с туземцами»; «Он не трогал… местных обычаев… предрассудков и за то короткое время успел обрести громадную популярность…» (6 июля 1867 г.) [181] .
180
Намек на то, что Черняев захватил Ташкент фактически без прямых санкций из Санкт-Петербурга.
181
Туркестанский сборник. Т. 1. С. 1-7.
Более прагматичный взгляд на формы «администрирования туземцами» опубликован в другой известной газете, представлявшей интересы крупного и среднего капитала, – «Биржевые ведомости». Здесь провозглашалось: «Что же касается до местных населений, то администрация края будет действовать тем удовлетворительнее, чем менее (мы) будем их шевелить и заботиться об их цивилизации и преобразовании их быта. Всякое неосторожное вмешательство в этот чуждый и замкнутый мир непременно приведет к результатам, противным ожиданию: либо возбудится фанатизм… либо искусственно создадутся фальшивые силы, с которыми пришлось бы считаться. Всего вернее и надежнее не касаться местных верований, порядков и обычаев, но не поддерживать их ни в каком отношении, и мало-помалу лишать их обязательной силы, ограждая и обеспечивая свободу каждого лица от принуждений. В этом отношении первые шаги генерала Черняева в управлении этим краем заслуживают полного внимания». Автор говорит, что Черняев нигде не разрушал ни туземной администрации, ни местного суда («у киргизов по обычаю, у сартов по Корану [182] »). Но каждый местный мог судиться в русском суде по желанию. «Что же касается до цивилизации, – продолжает автор, – то она разовьется там сама собой, без искусственных мер. Разовьется уже потому, что варварство не может выдерживать с нею соперничества» [183] .
182
Это замечание по поводу того, что суд в среде горожан (которых называли сартами) вершился только по Корану, можно часто встретить в газетных и журнальных статьях, военных отчетах, некоторых научных публикациях и особенно в переписке административных лиц. Такие утверждения выдают поверхностные представления в названной среде об исламе и традициях местной судебной практики.
183
О владениях России в Средней Азии с точки зрения колониальной и чисто торговой // Биржевые Ведомости. 1867. № 75 (Туркестанский сборник. T 2. С. 135-139).
Опыт «администрирования» Черняева в новой колонии получил в целом положительную оценку более поздних экспертов Российской империи. Среди них стоит выделить оценки военного историка М. А. Терентьева [184] . Его объяснения того авторитета и почтения, которые завоевал М. Черняев среди местных жителей, кажутся вполне правдоподобными. М. Терентьев обращает особое внимание на объяснения самого Черняева по поводу невозможности управлять имеющимися у него средствами и людьми населением города и округи, и на его решение – губернатора – передать значительную часть управления коренным ташкентцам.
184
Его оценки важны по нескольким причинам. Автор долгие годы провел в Средней Азии и сам был участником многих событий, о которых писал. Он интенсивно работал с написанной до него историко-военной литературой и архивными документами, накопленными как в Средней Азии, так и в других городах региона. И, наконец, что самое важное, М. А. Терентьев весьма критично оценивает свои впечатления и собранный материал, во многом отказавшись от презентации интервенции Российской империи в духе военного ура-патриотизма. Все три тома его исследований вышли в 1906 г. (Терентьев М. А. История завоевания Средней Азии. СПб., 1906. Т. 1. С. 193).