Турухтанные острова
Шрифт:
— Ну что ж, вольному воля! — резко сказала она.
В комнату вошел Шебаршин.
— Ты тут? А я тебя везде ищу! — сказал он Серегину. — В обед поедем ко мне в Балашовку. Познакомлю тебя со своим дядькой, чалдоном. Поглядишь там все, может, подскажешь нам еще что-нибудь.
— Он сегодня уезжает, — сказала Надя. Не назвав Серегина ни по фамилии, ни по имени. И чтобы предварить излишние расспросы, закончить на этом, добавила: — Проводишь его.
— Уезжаешь? Что так? — растерялся Шебаршин.
— Если у человека работа. Там
— Я зайду в полседьмого, — сказал Шебаршин. — За час, я думаю, успеем.
— Я один, — почему-то смутился Серегин.
— Нет уж. Все чин чином, как положено.
Серегину показалось, что не только Надя, но и остальные вдруг на него обиделись, замкнулись как-то, меньше стало расспросов. Уже не шли, как вчера, с какими-то соображениями, пусть еще не до конца ясными, «невыбродившими», но именно этими предложениями важнее всего поделиться с кем-нибудь, к кому относишься с уважением и доверием, не для того чтобы получить точный ответ, помощь, а некий толчок. Словно оборвалось что-то.
В оставшееся время Серегин отметил командировку. Освободившись пораньше, заглянул к Наде, чтобы попрощаться, но ее в комнате не было. «Ладно, передам привет через Шебаршина».
Серегин пошел в Матвеевку — собрать свои немногие вещички да рассчитаться с Ульяной Петровной за ночлег. Бабка Ульяна на кухне кормила Сашку.
— Подрался? — спросил Серегин.
— Ага-а. С Орешниковыми. Их трое, а я один. Да еще Танька, ихняя сестренка, им боезапас подносит. Это нечестно. Но я им покажу-у…
Дождавшись, когда Сашка, поев, ушел за ворота, Серегин начал укладывать чемодан.
— Никак уезжаешь? — спросила бабка Ульяна.
— Да, Ульяна Петровна. Хотел бы с вами рассчитаться.
— За что же? — удивленно и растерянно смотрела на него бабка. — Это я вам обязана, а не вы мне. И не выдумывайте! Вам спасибо, что пожили у меня, а то все одна да одна. В прошлом году у меня тоже мужчина пожил из Донбасса, в гостинице места не было. Такой хороший, обходительный оказался. На Новый год открытку прислал. Не забыл старуху.
Бабка Ульяна достала из ящика комода открытку. Открытка была завернута в газету, чтобы не испачкалась. Показала Серегину и снова убрала в комод.
— Видно, дорогая, с золотом.
Серегин промолчал, он точно знал, что цена такой открытки — пять копеек и выпущена она миллионным тиражом. А вот сделать бабке радость за пять копеек догадался только один. Чужой человек из Донбасса.
— Ты вот уедешь, Саньку на зиму заберут. Вечером-то телевизор погляжу, хоть и с уцененных товаров, а самый дорогой купила, уж денег не пожалела, пятьдесят шесть рублев. Телевизор-то хорошо, но лучше всего, когда есть кого по головке погладить. Вот придет Санька, обхватит: «Бабонька!», а я его целую в маковку, целую.
С улицы в калитку брякнули железным кольцом. Раздался голос.
— Хозяйка!
— Бегу, бегу!
Серегин выглянул на крыльцо. Во двор вошел уже знакомый Серегину
— Пьет? — спросил бабку, глядя на поросенка.
— А как же? — удивилась бабка.
— Что?
— Что принесу, то и пьет. Любое пойло, сыворотку от простокваши.
— На вопросы прошу отвечать четко, без лишних комментариев. Много пьет?
— Шайку в день.
— Насморк?
— Да похрюкивал.
— Кашель?
— Не замечала.
— А что это у него черное?
— Где? — насторожилась бабка.
— Внутри. Так, легкие в порядке. Желудок… Тихо! Не отвлекать!.. Температуру мерили? Принесите градусник.
Ульяна Петровна побежала в дом за градусником. Экстрасенс столкнул с ноги ботинок, вечер выдался уж слишком теплым. Бабка принесла градусник.
— Подойти ко мне! — сказал экстрасенс поросенку. И вот тут Серегин окончательно поверил в наличие гипноза: поросенок послушно подошел к экстрасенсу.
— Повернись!
Поросенок повернулся, и экстрасенс проворно сунул ему градусник под спиральку хвоста.
— Фу! — оскорбленный такой бесцеремонностью, обидчиво сказал поросенок и побрел прочь. А Серегин в душе благодарил небо за то, что не все люди поддаются гипнозу и экстрасенс, к счастью, не у всех пациентов замеряет температуру.
Отойдя в угол двора, поросенок тыкал мордой в траву, похрюкивал и что-то мусолил там, изредка делая такие судорожные, нервные рывки, что, как резиновые ласты, хлопали одно о другое уши.
— Чего это он там? — заинтересовалась бабка. — Что ты нашел-то?»
— Ботинок! — воскликнул экстрасенс, заметив, что одного из его ботинок, стоявших до этого у крыльца, нет.
Он бросился к поросенку. Но не тут-то было! Тот проявил незаурядную прыть! И недюжинные спортивные способности. Визжа и не бросая ботинок, он мчался с курьерской скоростью, а когда его окружали и пытались схватить, совершал метровой высоты прыжки.
— Закрывайте калитку к реке! — кричал экстрасенс — Не выпускайте в поле! Держи!!
— Ах тошно! — вопила бабка Ульяна, споткнувшись и упав посредине двора.
Но тут с улицы раздались гудки.
— Шут с ним! — сказал экстрасенс и сел, сразу же успокоившись. — Еще жалобы есть? Быстро, четко!
Поросенок тоже вмиг успокоился. Бросил изжеванный ботинок посреди двора.
— Ню.
Огорченная Ульяна Петровна ходила по двору, разыскивала утерянный в суматохе градусник, выговаривая поросенку: