Турухтанные острова
Шрифт:
Возвращаясь в Матвеевку, Серегин не пошел дорожкой, которой они с Ульяной Петровной шли к экстрасенсу, а решил свернуть в луга. Сделал десяток шагов и оказался по пояс в траве, такой она была здесь высокой. Канавы в полметра глубиной вовсе не угадывались в ней, потому Серегин тут же споткнулся и упал на четвереньки. Канава была сухой. Выбравшись, он присел на краю. Иван-чай теперь оказался ему выше плеча. Рослой была и тимофеевка, каждая травинка по форме похожа на миниатюрный артиллерийский банник. Покачивал метелками овсюг. А пониже к земле какого только разноцветия не было! Розовый клеверок, гвоздика, другие травы, Серегин не знал
Серегин вспоминал, как они всей группой, на втором курсе, ездили в совхоз в Лужский район на сеноуборку. Были тогда такие счастливые, беззаботные. Жили как жилось. А жилось свободно, легко. Днем работали в поле, ворошили, убирали сено. Затем купались в реке. Дно у берега вязкое, поэтому нырнешь в воду и поплыл, притапливая листья кувшинок. Девчонки тем временем умывались у колодца, они уставали за день и не хотели спускаться под гору.
После ужина начинались танцы.
Однажды Серегин с Надей забрели за деревню. Шли по дороге. Трава здесь была примята, но дерн не прорезан ободьями колес. На краю поля сели на пригорок. Изредка нечаянно касались локтями. Рука у Нади была горячей. И тогда Серегин отодвинулся.
— Ох, какой ты смешной, Серегин, — засмеялась Надя. Она смеялась как-то хитро, весело, непонятно для Серегина.
— Почему?
— Да так.
Он помнил, что волосы у нее тогда были светлые, желтоватые, выгоревшие на солнце.
Он тогда на нее обиделся, надулся, замолчал. А оказывается: «Я не ходила с теми, кто мне не нравился…»
Серегин поднялся и вышел к старице на лугу. Она была видна с бабкиного крыльца. Бабка называла ее Бычком. По берегам Бычка росли ивы. Когда дул ветерок, листва на длинных, спадающих к воде ветках плескалась, а по воде разбегалась рябь. Иногда брошенная ветром травинка падала на воду, и к ней с разных сторон устремлялась рыбья молодь, подталкивала ее и некоторое время плыла следом, а затем, утратив интерес, расходилась в разные стороны…
Вернувшись на завод, Серегин встретил одного из знакомых работников цеха.
— Вам телеграмма: «Позвоните НИИ».
Они с Надей пошли в приемную к секретарю главного инженера.
— Только что звонил директор по междугородному, — сказала секретарь. — Просил не занимать телефон. Вы не могли бы подождать?
— Идем в «городок», там на почте есть междугородный, позвоним оттуда, — предложила Надя.
С ними пошел и Шебаршин.
Видимо, Надя очень расстроилась, она шла быстрее остальных, впереди. Шебаршин тоже спешил, широко размахивал руками, косолапо шагал позади всех.
Выяснилось, что в Ленинграде заболел сотрудник, замещающий Серегина.
— А что еще нового?
— Приехал Петя Петроченков из Сызрани. Как обычно, заранее. Сидит в вашем кабинете, штудирует отчеты. Носим ему туда чай, чтоб до начала работы комиссии не умер от истощения. Очень настаивал на том, чтобы мы включили цветное изображение.
— Без меня — ни в коем случае. Слышите!
— Надеюсь, ты не уедешь, побудешь несколько дней? — заволновалась Надя.
— Конечно.
— Фактически речь идет о двух рабочих днях, потому что в субботу и воскресенье никакая комиссия работать не будет.
— Само собой.
Серегину вообще не хотелось включать цветное изображение: это не запланировано по первому этапу, а главное, с цветным изображением еще не все отлажено,
Попробовал бы художник вынести на суд зрителя незаконченное полотно. Кому какое дело, сколько ты над нем работал. Оценивают то, что видят. Так во всем!..
— Завтра еще позвоню, — решил Серегин.
Но он хорошо знал и Петроченкова. Тот каким-то образом умудрялся входить во все комиссии. Есть такие вездесущие люди! Серегин уже сталкивался с ним неоднократно и знал, что это за человек.
Члены любой комиссии делятся на две основные группы. Одни покладисты, спокойны, с ними легко «варить кашу». Других долго приходится убеждать, объяснять им, доказывать, спорить, но в конце концов и с ними приходишь к какому-то взаимоприемлемому решению. Петя Петроченков занимал особое место. Ему невозможно было что-либо доказать. Если все говорили «черное», он говорил — «белое», и наоборот. Обычно, когда разработчики, охрипнув, ослабев, уползали в коридор, чтоб отдышаться и тем спастись от инфаркта или избежать тяжкого преступления — в состоянии аффекта не придушить Петьку, — тогда за дело принимались все члены комиссии, они доказывали и пытались объяснить ему, а когда и они падали ниц, из коридора возвращались еще слабые, но уже несколько ожившие исполнители, благоухающие корвалолом и валерьянкой. А Петя сидел как гвоздик. «Что же нам с ним делать? Что делать?» — стонали все.
Но один раз всех выручил сотрудник Петроченкова, вместе с ним приехавший из Сызрани.
— Да ничего не делать, — сказал он. — Пусть пишет «Особое мнение».
— Как?
— А вот так. Подписывается, а рядом — «Особое мнение».
И пояснил. Петя каждое утро раньше спорил с женой, которая готовила ему завтраки. Дело дошло чуть ли не до развода. Петя говорил, что яичница подгорела, а жена возражала, мол, только поставила сковороду. «Все равно подгорела». Однажды жена так разозлилась, что швырнула на стол тетрадку и закричала: « Пиши „Особое мнение“!» И Петя написал. И с той поры — лады. Так стали поступать и председатели всех комиссий, клали перед Петроченковым протокол и тихо, вежливо говорили: «Не согласны? Пишите „Особое мнение“». Петроченков после подписей всех членов, комиссии ставил свою, а рядом крупно выводил: «ОСОБОЕ МНЕНИЕ!!!»
— Один-то день там, в случае чего, обойдутся и без тебя, — сказала Надя.
— Вот именно.
Они пошли обратно к заводу. Надя была весела, возбуждена. Она была такой же, как в прежние, студенческие годы, а эти серебряные колечки, — ох эти колечки! — они так и катились, звеня. Нет, больше никто в мире так обворожительно не смеялся!..
В каком-то из заводских цехов начался обеденный перерыв, вокруг беломраморного бассейна на всех скамейках сидели женщины в темных халатах, одни вязали, другие читали, загорали на солнышке, наклеив на нос уголок оторванного от газеты листа. Многие из них были в пляжных очках, ноги далеко выставлены перед собой, Халаты задернуты выше колена. Все знали и Надю, и Шебаршина, а вот Серегин был для них человек новый, поэтому при его приближении они быстро одергивали халаты.
— У вас такого шедевра нет, — обратил Шебаршин внимание Серегина на фонтан «Слезы директора». — Хотите, подарим чертежи. Творение наших местных умельцев, дизайнеров.
— Пока директор находился полгода в загранкомандировке, построили, — пояснила Надя. — Когда вернулся и увидел, осерчал изрядно, приказал снести, но деньги на строительство потрачены.
— А по-моему, не так и плохо, — сказал Серегин. — По крайней мере, оригинально.
Действительно, ему необычный фонтан начинал чем-то нравиться. В нем, несомненно, была своя красота.