Турухтанные острова
Шрифт:
— Тяпа! Тяпа! — что-то хотела сказать ему женщина, но парень лишь чуть замедлил шаг, и это означало: «Ну что еще надо?»
Женщина промолчала. Привезший их шофер улегся грудью на баранку, всем своим видом показывая, что готов здесь ждать хоть до морковкиных заговен.
Мишаня посматривал то на дверь, в которую ушел Ян, то на часы. Конечно, можно бы там и несколько побыстрее. Впрочем, спешить некуда.
Встречающих отцов в этот раз набралось много. Большинство из них, как и Ян, нервничали. Как только появлялась медсестра,
Его и вызвали первым. Он ушел нагруженный такими кульками, что едва их утащил.
Ян, оглядываясь на дверь, из-за которой выходила медсестра, успел заскочить в соседнее справочное отделение. И здесь, в ящике-картотеке, на свое имя нашел записку, которую опустили, наверное, вчера, после его посещения. Татьяна не знала, что подобную записку он получил чуть пораньше, и послала еще одну.
«Папулька! Завтра выписываемся! Мальчик похож на тебя. Глазки такие же. Волосенок еще нет. Только вот ест плохо. А когда несут, я уже знаю, что это он. Ворчит басом. А так тихий. Не скучай. Скоро будем дома. Целую тебя, роднулька».
В помещении папаш становилось все меньше. Процедура была отработанной, одной и той же. Сначала за дверью слышался детский плач, оттуда появлялась медсестра со свертком на руках, спрашивала, кто папаша такой-то. Папаша быстренько подбегал, и она, поздравив, жала руку, передавала сверток.
Наконец Ян в помещении остался один. Медсестра ушла и находилась за дверью почему-то долго.
Нервничал не только Полуянов, нервничал и Нескучаев. «Что он там, не может побыстрее? Вот недотепа!»
Верзила-парень вернулся с двумя свертками, вклинился на заднем сиденье между мужчиной и женщиной. Его жена села рядом с шофером, охорашивая и стараясь не помять букет цветов. Женщина сразу же заглянула в оба одеяльца.
— Одна — вылитый Тяпа! — объявила она. — А другая — в дедушку. Ну просто — копия.
— И штаны сардельками?
— Что? — не поняла женщина. В такую минуту она не восприняла подобного юмора.
«Вот недотепа так недотепа! Вклинился бы там где-нибудь без очереди!» — топтался у своей машины вконец извёвшийся от ожидания Нескучаев.
Но вот за дверью, за которой скрылась медсестра, послышался плач. Да такой басовитый, сразу угадывалось: мальчик.
Медсестра вынесла кулечек, самый маленький из всех, которые до этого выносила.
— Полуянов!
Но Ян молчал. Ведь Татьяна сообщала, что сын крупный. Три двести вес и ростом пятьдесят один сантиметр. А этот кулек такой крохотный.
— Полуянов! — повторила медсестра. — Папаша Полуянов здесь или не пришел?
— Да, да. Это я.
— Свою фамилию
Он принял от медсестры сверток, не зная, как его держать, чтобы не сделать младенцу больно и в то же время не уронить его. У Яна от напряжения онемели руки.
Наконец вышла Татьяна. Торопливо подбежала к нему. Он поцеловал ее, передал цветы. Она сунула букет, как веник после бани, себе под руку, забрала от Яна сверток. И Ян почувствовал в первый раз в жизни, что он теперь для нее на втором месте, на первом — сын.
Нескучаев распахнул перед Татьяной дверцу машины.
— Ой какое чудо! — воскликнула Татьяна, увидев плюшевого медвежонка. — Нескучаев, дай я тебя обниму и поцелую!
— Ты сначала проверь, тот ли малыш, не подсунули ли кого другого по ошибке. Привезешь домой, а это — дамочка. Хо-хо-хо! И тебя, лопоухий, дай я еще раз обниму. Потом мне объяснишь по секрету, как надо действовать, чтоб были парни.
Когда садились в машину, Яну показалось, что из салона соседней отъезжающей машины ему помахали. Он оглянулся и увидел, что оттуда на него смотрит Антон Васильевич. Символически жмет руку.
— Сын?
— Сын! — с гордостью ответил Ян. И, не вытерпев, приподнял уголок одеяла, заглянул:
— Чибис мой маленький!..
Сколько лет прошло с той поры, как великим Лесковым написан «Сказ о Тульском косом левше», многое изменилось за это время, и не та теперь современная «кузня», не те умельцы-кузнецы, но еще что-то сохранилось в их работе, пусть не в прежнем, но узнаваемом виде. Что значит классик, подметивший особенности, не изменившиеся и за сотню лет! Об этом думал всякий раз Антон Васильевич, находя что-то хоть отдаленно, условно напоминающее изложенное в сказе. Об этом же он подумал и сейчас.
Антон Васильевич открыл дверь в свою комнату, и в нос ему шибанула «спираль».
Ныркова, Перехватова, Нина Кондратьевна, Мазуров и даже Мартын Иванович, притаившийся в дальнем углу, и Марина Валентиновна Головань «постукивали на своих наковаленках маленькими молоточками», что-то перепаивали в блоках. Хотя окно в комнате и оставалось открытым, здесь было зелено от канифольного дыма.
— Антон Васильевич, вы получили мою записку? — увидев его, спросила Марина Валентиновна. — У вас остались отгульные дни?
Антон Васильевич присел с ней рядом.
Все в лаборатории знали, что Марина Валентиновна не умеет паять. Если у тебя нет музыкального слуха, то сколько бы ты ни тыкал в клавиши рояля, все равно ничего путного не получится. Так и тут. Олово тянулось у Марины Валентиновны за жалом паяльника словно резиновый клей, а, застывая, ложилось горбами. Однако Марина Валентиновна упорно лезла паяльником в блок, хотя после переделывать такие пайки в десять раз труднее, чем самому сделать сразу. Колюзин, словно раскусив кислую ягоду, смотрел, как она паяет.