Тусклое золото
Шрифт:
– Тихо, товарищи! Вы что, о бдительности забыли? А еще комсомольцы!
Пока секретарь торопливо докладывал «персональное дело», у Антона росло раздражение. Он выждал, когда Дима кончит, поправил прическу рукой и, поднявшись во весь свой огромный рост, пробасил:
– Разрешите, я скажу.
– Давай,- неохотно согласился Дима и для чего-то сдернул с носа очки.
Без них секретарь показался Антону простым, немного наивным пареньком, стремящимся казаться строже и старше, чем он есть. В близоруких глазах Колчина даже мелькнула
– Ребята,- сказал Антон,- давайте разберемся в этом деле без шума и спешки. К тебе, секретарь, у меня вопрос такой: за что ты предлагаешь исключить Клаву?
– Как «за что»?
– Дима выпятил тощую грудь, опять блеснул очками.- Я уже докладывал,- произнес он, чеканя каждое слово,- за то, что от комсомола сама отказалась. Это - раз. За то, что школу бросила. Это - два. И потом, мать у нее сектантка. Всякие сборища у них собираются. Настоящая комсомолка не позволила бы… Э, да что говорить! Тут и церемониться нечего. Исключить и точка!
– закончил Дима. И вдруг, как бы вспомнив, добавил: - Ты, товарищ Бирюля, у нас новый член организации, только на учет принят и многого не знаешь.
Антон заупрямился:
– Пусть Глухарева выступит, сама расскажет.
Дима снисходительно улыбнулся:
– Пожалуйста!
– И строго Клаве: - Доложи,
Глухарева. Отсюда доложи. С трибуны. Нечего по углам прятаться.
Нетвердыми шагами Клава подошла к столу. Лицо ее зарделось, тонкие пальцы теребили концы цветастой косынки. Потупив взор, она не знала, с чего начинать.
Дима не вытерпел:
– Долго будешь волынить? Говори!
Клава совсем стушевалась, еще ниже опустила голову. Скажи Дима как-нибудь иначе, мягче, и не раздались бы сразу недовольные голоса:
– Брось ты из себя прокурора строить!
– Тоже судья нашелся…
И кто-то подбадривающе, по-дружески сказал Клаве:
– Не обращай внимания, Клаша, расскажи.
Дима так и взвился:
– То есть как это «не обращай внимания»?!
– А вот так,- снова вмешался Антон. Дима начинал его раздражать.- Разве не видишь, в каком она состоянии… Тебя бы на ее место.
Клава расплакалась, заговорила сбивчиво:
– В чем я виновата? Или учиться не хотела?.. Мама не разрешает. Больная она… А я… я…- и умолкла.
Да и что объяснять, если все, о чем говорил Дима, сущая правда. И школу оставила, и работу в депо бросила, пошла продавщицей в киоск. На собрания ходила тайком от матери, да и то от случая к случаю. Но только ли она виновата во всем? Просила же Колчина помочь устроиться в общежитие, а он рассмеялся и слушать не стал. Какое, мол, общежитие, если квартира имеется! Жаловалась девчонкам, а те не поддержали, сочли за блажь странное желание уйти из дому.
Крупные, как горошины, слезы текли по лицу девушки. Она их не вытирала.
– Не исключайте,- перехваченным рыданиями голосом
Все же ее исключили. Настоял Дима: как смела поменять депо на водичку с сиропом!
…Вот такою сейчас и вспомнилась Клава Антону после случайной встречи с нею во дворе контрабандиста. «Неужели смешной этот Димка, «заводящийся с пол-оборота», был прав? Или чего-то недосмотрели, недодумали до конца? А что, если сами же толкнули девчонку в болото?»
Уснуть не удалось. Раннее утро заглянуло в окно, заиграло на стене веселыми солнечными бликами, дохнуло угасающим запахом маттиол, что одуряюще пахли лишь ночью. Антон вскочил с постели, умылся под краном, оделся в рабочую робу.
За завтраком отец понимающе усмехнулся в усы:
– Не иначе, закружила тебя какая-то красавица. Что ж, оно и пора.
Антон не стал разубеждать старика - ни к чему, все равно не поверит…
Мысли о Клаве не оставляли и днем, во время работы. Нет-нет да и вспоминал о ней Антон, и сомнения опять начинали одолевать. Он попытался думать о другом и даже сердился на себя: «Да что, мне больше всех нужно?»
Станок работал на больших скоростях, зевать нельзя было, того и гляди запорешь деталь. Резец вгрызался в болванку, аккуратная стружка падала к ногам.
«Поменьше думай, - мысленно уговаривал себя Антон. Но как ни старался, девушка не выходила из головы.- Тебе не нужно, другому… А кому же нужно? Диме Колчину? Или хлюпику Виктору, что неизвестно с каких доходов гуляет напропалую?»
К концу смены Антон твердо решил разыскать Клаву, поговорить и с нею, и с матерью. От такого решения стало легче, и внимание целиком сосредоточилось на станке. Антон настолько увлекся работой, что и гудка не услышал.
– Сверхурочные зарабатываешь?
– шутливо раздалось за спиной.
Антон обернулся на возглас, увидел Диму.
То ли Колчин немного стеснялся бывшего сержанта, то ли в привычку вошло говорить о делах организации официальным тоном, но он строго сказал:
– Ты мне сегодня нужен, товарищ Бирюля.
– Во-первых, здравствуй. Во-вторых, вечером я занят,- ответил Антон и подал руку.
Дима протянул узкую ладошку, взвизгнул от боли и вырвал побелевшие пальцы:
– Медведь!
Антон смутился:
– Прости, дружок. Забыл.
– Ладно,- примирительно сказал Колчин.- Чепуха. Ты мне вечером позарез нужен. Есть дело.
– Какое?
– Узнаешь вечером.
– Поручи другому. Я вечером занят.
Дима нахмурил брови:
– Что значит «занят», если есть важное поручение? И потом кому-кому, а тебе стыдно нарушать дисциплину, товарищ Бирюля.
Они вышли на привокзальную площадь. Только что подошел поезд. Толпа пассажиров устремилась к такси, у автобусных остановок образовались длинные очереди.
Парни пристроились к одной из них, поджидавшей машину на Южный городок. Дима упрямо повторил :