Тусклое золото
Шрифт:
– А на кой она мне? Кому нужно, тот нехай и читает.
– И опять же дурак!
– отрезал старший Кален-ник, сплюнул в сердцах.- Словами бросаешься, что пустобрех какой. А книженция эта умная. Дай бог, тебе бы сотую долю знать, что в ней разъясняется.
Недаром Иннокентий был сыном своего отца: смекалкой его природа не обделила, понял, что старик заходит издалека, клонит к чему-то. Но куда - не дошло пока. Спросил:
– На кой мне сказки твои?
Отцовские глазки хитро блеснули:
– То-то и
– Свидетель?
Редкая бородка Каленника торжествующе взметнулась кверху, а скрюченный палец нацелился сыну в наморщенный лоб:
– Дошло?
Иннокентий пожал плечами:
– Развел турусы на колесах…
Тоненький смешок отца заставил умолкнуть.
– То-то же, что нет никого! Уразумел теперь, что один мальчишка супротив тебя, да и тот толком не знает, кто ты и что ты? Об этом подумал? Видать, нет.
А полные штаны наклал… Отца за грудки хватать, лишь на то и хватило умишка…
Лицо Иннокентия прояснилось,- прав старик, тысячу раз прав! И как только самому не пришла в голову такая простая истина!
Но, видно, отел думал иначе:
– Ничего тебе не ясно. Мальчишка, хоть и неважный свидетель, а все ж… Всякий сверчок нагадить может, ежели его вовремя не того… Вошка и та кашляет.
Иннокентий свел брови в узел, вместе со стулом придвинулся к столу:
– Опять не пойму, о чем толкуешь. Загадки мне не закручивай, устал я от них. Толком скажи, что нужно делать.
Старик поднялся, ощерил в зевке рот, еще полный крепких зубов:
– Пойду досыпать. Да и тебе пора убираться, пока не рассвело.- И направился к выходу.
Иннокентий вскочил, загородил дверь:
– Постой, батя. Раз начал, до конца скажи: убирать сопляка?.. За это, в случае чего, шлепка полагается! Куда ж толкаешь меня?
Старик поморщился, недовольный возвратился на место. За окном серел рассвет. Голосили петухи. Над левадой низко стлался туман. С явной неохотой старик отвернулся от окна.
– Хошь не хошь, придется тебе оставаться. Уходить поздно - светает. Утром обо всем потолкуем. Сейчас давай, что принес.- Он ткнул пальцем в живот Иннокентия.- Неплохо смастерил. Ишь, поясочек какой придумал! Не всякий догадается, где золотишко искать.
Отцовская похвала не тронула:
– Не дам. И это зажилишь.
Старик снисходительно усмехнулся:
– Опять же дурак! Боишься, что в могилу с собой унесу? Все твое будет.- Зевнув, добавил: -Подкинь маленько Виктору, и делу конец. Вот весь мой сказ.
– За какие такие заслуги я должен ему подкидывать?
– Иннокентий подозрительно посмотрел в прищуренные глаза отца.
А тот лишь укоризненно покачал головой, нехотя обронил:
– Трясешься, как жмот. С мальчонкой сам, что ли, будешь возиться? Умник…
– Ну и ну!
– впервые осклабился Иннокентий.- Тебе,
XVII
По мере приближения к штабу пограничников Николай терял последние остатки спокойствия. Всякие страхи мерещились. Вот сейчас, как только войдет в эту зеленую калитку, начнется допрос! Само слово «допрос» вызывало в душе такое, что даже бросало в дрожь. Медленно, очень медленно шел он за старшиной, как можно дальше оттягивая предстоящие, нарисованные воображением страсти.
Вот и калитка. За нею часовой в зеленой фуражке, строгий, подтянутый, молчаливый. Под натяжением пружины калитка громко хлопнула, и Николай вздрогнул. Даже коленки задрожали. Николай остановился, умоляюще взглянул на своего провожатого:
– Товарищ старшина…
Кубладзе, как умел, успокаивал растерявшегося юношу:
– Не бойся, понимаешь? Ничего не бойся. Расскажи майору все до копеечки: про золото, про конверты. Я тебя учить не стану. Выкладывай сам.
Только по-честному. На допросе не крути. Самому после станет легче.
Легче… Снова слово «допрос» хлестнуло по взбудораженному сознанию. Вспомнились слова Иннокентия:
– Им только попадись, душу наизнанку вывернут! Это они умеют…
И подумалось: «Сейчас начнут». Как это будет происходить, представлялось туманно. Было ощущение глухого беспокойства, опустошенности. Шаг, еще шаг. Одна ступенька, другая, третья. Николай сбился со счета, плетясь вслед за старшиной наверх. «Ну и пусть,- успокаивал он себя,- пусть допрашивают. Что я такое сделал? Выпивал дважды… Клаву провожал… Вот сейчас с конвертами этими…» Им овладело одно желание: чтобы скорее закончился допрос.
– Обожди здесь минутку,- сказал старшина перед дверью и, постучав, вошел.
Николаю и на ум не пришло удивиться, почему старшина совершенно спокойно оставил его одного. С трудом дождался его возвращения.
– Держи голову выше,- ободряюще шепнул Кубладзе и подмигнул черным глазом.- Иди вперед. Смелее.
В комнате находились майор Дудин, старший лейтенант Шариков и два гражданских парня. Один высокий, широкоплечий, второй низенький, в очках. Парни, видно, заканчивали разговор с офицерами. Старший по-военному четко сказал, прощаясь:
– Есть, все понятно!
– И, не глядя на Николая, пошел к выходу. За ним вышел и второй.
Только теперь майор и старший лейтенант, сидевшие рядышком на диване, поднялись. Дудин пересел к письменному столу, Шариков - на стул, стоявший у приставного столика.
– Садись, орел,- майор указал Николаю на стул.
Чтобы не смотреть офицерам в глаза, Николай уставился в угол. «Вот сейчас»,- с новой силой обожгла мысль. В нагретой за день комнате было душно, а Николай зябко передернул плечами. Хотелось крикнуть: