Тусклое золото

Рудов Вениамин Семенович

–  Вижу,- также тихо ответил Николай, немного поколебавшись.

–  Оставайся здесь и жди, а я зайду. Если увидишь, что кто-нибудь пойдет в тот же дом, крикни: «Саша, автобус уходит!» Только погромче. Сумеешь?

Какой ни странной была ситуация, Николай улыбнулся.

–  Видимо, смогу.

–  Тогда хорошо,- бросила Клава и побежала к дому.

Николай тут же потерял ее из виду. Потом она на миг показалась в открывшейся двери, а минуту спустя во дворе послышались крики:

–  Стой! Стой!

–  Дима, вот она, держи!..

Одновременно

вспыхнули лучи нескольких карманных фонариков. В их свете Николай заметил фигуры людей, кусок забора и открытую настежь калитку. Он не знал, что случилось, но понял: Клаве грозит опасность, и бросился на шум голосов. Не успел он пробежать и десяти метров, как едва не столкнулся с девушкой, стремглав выбежавшей на улицу, услышал приглушенный голос:

–  Колька, беги!
– Клава промчалась мимо.

Повторного оклика он не стал дожидаться. Страх в голосе девушки мгновенно передался Николаю. Он тоже сорвался с места, побежал вслед за нею, через канаву и кусты, по направлению к кладбищу.

«Только бы не попасться! Только бы не посадили за решетку!
– сверлила мысль.- К черту рыцарство! Ни за какие блага не стану больше впутываться в такие истории».

Они остановились перевести дыхание лишь тогда, когда достигли противоположной стороны кладбища, среди густых зарослей. Клава поправила волосы, платье, затем не спеша направилась к автостраде. Выждала, пока подошел Николай, спросила:

–  Испугался?
– и, взглянув на растерянное, поглупевшее лицо парня, негромко рассмеялась.

–  Ты чего?
– обиделся Николай, откинув с потного лба прядь волос.- Мне-то чего пугаться!
– И вдруг совершенно непроизвольно с языка сорвалось: - Дура! Я за тебя переживал.

Он думал, Клава сейчас рассердится за «дуру», и готов был извиниться.

По кто их разберет, этих девчонок! Клава стала еще пуще прежнего хохотать. От смеха даже слезинки выступили.

Николай удивленно глядел на девушку.

–  Что ты на меня смотришь?
– спросила Клава, внезапно успокоившись.- Глупый ты, глупый. Да мы медь чуть было не влипли! Понимаешь, чудачок-рыбачок?

Видимо, вид у Николая действительно был глупый-преглупый: в глазах девушки снова вспыхнули смешливые искорки. В свои восемнадцать лет парень оставался стеснительным и до того робким, что не раз вызывал насмешки со стороны одноклассников. Он и сейчас не знал, как поступить: и обида заговорила в нем, и желание не показаться чудаком в глазах нравившейся ему девушки заставляло сдерживаться. Он лишь буркнул, покраснев густо:

–  Ничего смешного не вижу.

Они стояли друг против друга в неярком освещении полной луны. Лицо Клавы казалось мертвенно-бледным и оттого еще более красивым. Тоненькая и стройная, как тростинка, она выглядела подростком. Легкий ветерок колыхал подол платья, слабо шумел в листве придорожных посадок.

–  Чудак,- сказала Клава. Ничего не добавив больше, повернулась и торопливо зашагала по обочине автострады.

«Хорош финал,- подумал Николай огорченно.- Ни с

того ни с сего и «глупый» и «чудак». Пойми их, этих девчонок…» Он немного постоял, глядя в спину удаляющейся девушки. И вдруг, будто подхлестнули его, побежал вдогонку.

V

Сконфуженные неудачей дружинники сгрудились вокруг Шарикова и старшины Кубладзе. Старшина молчал, по привычке покуривая в кулак. На скуластом его лице трудно было прочесть что-либо. Он равнодушно слушал «разнос» старшего лейтенанта.

–  Разве вам можно доверить серьезное дело?
– выговаривал дружинникам Шариков.- Позор! Что же вы, товарищи! Куда смотрели? Ведь я предупреждал: в дом пропускать всех, из дома - никого…

Пятеро ребят виновато молчали. Да и что возразишь, если прошляпили? Но старший группы дружинников Антон Бирюля не сдержался:

–  Вы же сами запретили догонять девчонку! А ведь ее без труда можно было задержать.

Не в ней дело,- уже мягче и тише проговорил старший лейтенант.- Если бы сразу не дали уйти, тогда п разговор другой. Сейчас поздно.

–  Ничего не поздно,- горячо зашептал Дима Колчин, секретарь комсомольской организации вагонного депо.- Разрешите, товарищ Шариков, я мигом ее доставлю. Можно?

–  А вы знакомы с ней?

–  Конечно! Глухареву все ребята знают. Мы ее не-давно из комсомола исключили. Помнишь, Антон?

В темноте Колчин не заметил, как Антон недовольно поморщился. Уж кто-кто, а он и сейчас иногда вспоминает то собрание…

–  Что же будем делать, товарищ старший лейтенант?
– спросил Бирюля, не ответив Диме.- Может, в самом деле привести сюда Глухареву?

–  Поздно, ребята. Да и ни к чему это сейчас. Она ведь может сказать, что, мол, ни сном, ни духом вас не видела и преспокойно спала в кровати. Докажи потом. Вот так-то.- Шариков усмехнулся и уже деловым тоном распорядился: -По местам, товарищи! И чтобы ни звука. Будем ждать Голодко.

Парни бесшумно разошлись по своим местам.

Обнесенный высоким забором дом Голодко скрывался в глубине сада. Теперь таиться незачем было, и Шариков велел хозяйке погасить свет в окнах. Шел двенадцатый час ночи. Растревоженные недавним шумом, хрюкали свиньи в хлеву. Дима Колчин лежал рядом со старшиной у самого хлева, где была запасная калитка на огород. Где-то рядом тяжело вздохнула корова. Потом послышалось, как она поднялась, оступившись на осклизлом полу.

Дима весь превратился в слух. Каждый нерв у него напрягся. С озера потянуло свежестью, стало прохладно. Прошелестел ветер и замер в деревьях. Изредка в тишину поздней ночи врывались паровозные гудки. И опять убаюкивающая тишина августовской ночи. Голодко не появлялся. Незаметно Дима начал дремать, но часто спохватывался, по-птичьи вертя головой.

Старшина первым заметил слабый свет велосипедной фары.

–  Видишь?
– толкнул он Колчина локтем.

–  Кто? Где?
– Колчин резко поднял голову. Остро блеснули его очки.