Тусклое золото
Шрифт:
А Клава тормошит его, щелкает пальцами по носу. Становится больно, но Николай терпит. Ради нее можно перенести и боль поострее. Губы растягиваются в блаженной улыбке: пусть забавляется, если нравится ей! И вдруг Клава совсем не девичьим голосом кричит в самое ухо:
– Проснись, рыцарь печального образа! Хватит разлеживаться.
Николай испуганно дернулся, открыл глаза и увидел Виктора, опять нацелившегося было щелкнуть его по носу.
– Ты?
– Николай удивленно протер глаза.
– Представь себе - я!
– ухмыльнулся Виктор.- Я, собственной персоной.
–
– В любви объясниться,- промолвил Виктор с издевкой.- Ты что же, только водочку лакать за чужие деньги горазд, а как до дела дошло, так «зачем пришел»? Ну-ка, вставай.
– Какого дела?
– Ах, тебе и память отшибло? Всю ночь балабонил: «я», «я»! А теперь в кусты.
Николай сразу сник, вспомнив и вчерашний вечер, и дружка Виктора, и какие-то свои обещания. А Виктор продолжал наседать:
– Хватит вертеть хвостом! Поднимайся и с Клавой пойдешь в одно место. Тут, недалеко. Проводишь ее до третьей столовой. Хотя…- что-то соображая или при-поминая, Виктор наморщил высокий, с ранними залысинами лоб.- Нет, не до столовой. Сегодня придется… Словом, Клава знает куда. И только без фокусов. Раз идешь, то смотри в оба, хвост не потяни за собой,- заключил он тоном приказа и уселся на подоконник.
Что-то страшное уловил Николай в многозначительном предупреждении Виктора. А тот, опершись о степу, дымил сигаретой и щурил глаза, точь-в-точь, как его вчерашний приятель. Будь это в иной обстановке, хотя бы в школе, где вместе учились, кривлянья «приветика» только бы вызвали ироническую улыбку. Но сейчас было не до смеха. «Отказаться, что ли?
– подумал Николай, поспешно одеваясь. Он и сам не понимал, почему так торопится.- Вот прогоню его сейчас к чертовой бабушке. Подумаешь, командир нашелся! Только рассчитаюсь за вчерашнюю попойку». От мысли этой даже легче стало. Рука полезла в карман, но там лишь глухо звякнуло несколько монет.
– Давай-ка в темпе!
– строго сказал Виктор.- Чего копаешься? Вечер скоро, и Клава вот-вот подойдет.
– А ты не очень командуй,- огрызнулся Николай.- Мог бы и сам пойти.
– Уж это мое дело. Я по счету плачу чистоганом. Не то что некоторые…- Виктор поморщился и ловким щелчком выбросил окурок через окно.
Почему-то этот пренебрежительный жест Виктора, подчеркивающий его превосходство куда больше, чем оскорбительные слова, вызвал в Николае бурный протест.
– А ну-ка выматывайся отсюда, друг ситцевый!
– Он шагнул к Виктору со сжатыми кулаками. И сам удивился тому, с какой холодной сдержанностью прозвучал собственный голос.- Давай, давай, не задерживайся,
Вот уж чего самоуверенный Виктор меньше всего ожидал! Вид у него сразу стал глупый, даже несколько жалкий. Он и голову в плечи втянул.
– Ты что? Я пошутил…
– Ты все сказал! Хватит!
– Коленька,- заговорил Виктор примирительным тоном.- Зря обиделся. Если я сказал лишнее - извини. Но, понимаешь, дело не во мне. Деньги - что? Наплевать. Не в них дело… Клаве нужно помочь. Она сегодня прибежала ко мне и очень пробила, чтобы ты ее проводил в одно место. Сама просила. Да и ты вчера
– Я? Обещал?
– Конечно. Клянусь тебе! Я собственными ушами слышал.
Николай молча нахлобучил на голову кепку:
– Пойдем.
Сгущались летние сумерки. Солнце, опускаясь за реку, окрасило пурпуром и притихшую водную гладь, и прибрежные кусты, и дома.
Вместе вышли на улицу. Николай был зол на себя и не очень внимательно слушал напутствия «приветика». У кинотеатра Виктор завернул за угол, скрылся.
Николай немного постоял в тревожной нерешительности и отправился к остановке автобуса. Клава поджидала его. Он смущенно ей улыбнулся:
– Здравствуйте.
Девушка ответила сдержанным кивком головы и, не вступая в разговоры, села в подошедший автобус. Николай прошел вслед за нею. Машина была переполнена, а сзади все поджимали и поджимали. Осипшая кондукторша без конца просила пассажиров продвинуться вперед.
Сжатый со всех сторон, Николай видел перед собой
Клавин затылок. Даже не затылок, а густую копну отливавших медью волос. Они щекотали ему лицо, льнули к губам. От близости этой, от теплой Клавиной спины у парня голова кружилась. Казалось ему, что тик бы ехал не одну, не две остановки, а всю ночь напролет.
У кирпичного завода они вышли. Было совсем темни. Краешек луны только-только выплывал из-за горизонта. Стройная фигурка девушки едва угадывалась впереди. Клава шла не оглядываясь, и Николай удивился веселой легкости ее походки.
Но он ошибался: отнюдь не веселые думы одолевали Клаву. Что-то располагающее находила она в Николае, в этом увальне, как мысленно она окрестила его. Парень ничем не напоминал нахального и развязного Виктора, помощника Иннокентия, вечно бахвалившегося показной галантностью. Но стоило ей вспомнить об Иннокентии, как она содрогнулась и нахмурилась.
«Видно, тоже хорош,- подумала о Николае,- если водится с такими.- От этой мысли, пришедшей внезапно, и Николай стал сразу противен.- Прикидывается тихоней, интеллигентным, а сам не лучше их». Она еще могла простить дружбу с Виктором - как-никак они вместе в школе учились. Но с Иннокентием, исковеркавшим жизнь ей и матери,- никогда. В тот лень, когда Иннокентий переступил порог их квартиры, все пошло кувырком. Поначалу тихий, богобоязненный, какой-то даже пришибленный, жалкий, он уже месяц спустя заставил маму бросить работу, превратил ее из жизнерадостной женщины в рабски покорную исполнительницу всех его приказов…
Клава ускорила шаг, и, не поспеши Николай за нею, потерял бы ее из виду.
То ли темнота вдруг подействовала, то ли отчужденность девушки, но Николаю невольно захотелось плюнуть на все и вернуться домой. Должно быть, так бы и поступил, но неожиданно Клава остановилась, подозвала к себе.
– Видишь тот дом?
– шепотом спросила она.
В стороне от дороги виднелись два тускло освещенных окна. Дом был тих, словно все в нем уснули или замерли, притаившись. Слабый свет, пробивавшийся сквозь окна на улицу, как бы подчеркивал гнетущую обстановку.