Туз в трудном положении
Шрифт:
– Это прозвучало, как одна из ваших предвыборных речей, сенатор. – На его лице появилась слабая улыбка. – Эту риторику я уже слышал.
– Я знаю, что риторика ничего не стоит. А еще я знаю, что если вы проверите то, как я голосовал, посмотрите, что я делал в качестве председателя СКИВПТ, как я реагировал на законодательство, связанное с джокерами или гражданскими правами, то вы убедитесь, что мы достаточно близки. Думаю, мы могли бы отлично сработаться.
– И это подводит нас к вопросу, который вы пока мне не задали,
«Он очень заинтересован даже без моего вмешательства. Чувствуешь? Ощущаешь?»
– Вы знаете, что я предлагаю, – проговорил Грег не как вопрос, а как констатацию факта.
– Вы предлагаете мне стать вице-президентом, – отозвался Джексон, кивая. – Вы говорите: «Преподобный Джексон, почему бы вам не сказать вашим сторонникам, чтобы они голосовали за пару Хартманн – Джексон». Объединив моих сторонников и ваших, мы могли бы получить номинацию.
– С вашим голосом, вашей силой, вашими возможностями мы… – Грег помолчал и, подчеркивая это слово, продолжил: – МЫ победим не только на этом съезде, но и на президентских выборах.
Желание было яркой-яркой синевой. Однако под ней лежали пятна сомнений. Кукольник отскребал темные участки, отправлял их в небытие. Джесси поджал губы.
– Я мог бы сделать вам такое же предложение, сенатор, – начал было он, но Кукольник не унимался, продолжая обрабатывать его разум.
Голос Джесси прервался. Он кивнул.
Он протянул руку.
– Хорошо, сенатор, – сказал он, обмениваясь с Грегом рукопожатием. – Вы правы. Пора создать мост, по которому можно будет пройти. Пора начинать объединение.
Кукольник торжествующе закричал. Грег беспомощно рассмеялся.
Дело сделано. На этот раз все получится. Еще немного маневров – и он будет у цели.
Крепкий ром взорвался у Джека в желудке долгожданным пламенем. Он сделал еще пару глотков, а потом закрыл фляжку и сунул ее в карман. Он купил ее после того, как Тахиона увезли в больницу и Секретная служба от него отстала.
У него на манжетах и ботинках по-прежнему осталась кровь. Он пытался не думать о том, как она туда попала, – и надеялся, что ром ему в этом поможет.
Он шагнул к одной из задних дверей «Омни» и мысленно чертыхнулся. Там оказался тот громила-охранник со сломанным носом, Конналли. Конналли качал головой, отказываясь впустить седовласого мужчину, размахивавшего перед его носом своим пропуском. Джек мог дословно пересказать разговор, который сейчас шел между Конналли и делегатом.
– Извините, сюда никто не входит.
– Но я же только что прошел в эту дверь! Вы меня видели.
– Сюда никто не входит.
– Послушайте, я просто захожу за моей дочерью, она делегат. У меня же есть пропуск.
Услышав голос мужчины, Джек почувствовал, как по его спине пробежали мурашки. Он остановился примерно в десяти шагах позади говорившего и уставился в седой затылок.
– Ну… – медленно проговорил Конналли, – …наверное, это не так уж важно. Хотя сюда никто входить не должен.
– Все будет нормально, – заверил мужчина.
Качая головой, словно недоумевая, почему так поступает, Конналли потянулся к поясу, извлек связку ключей и открыл дверь.
Джек изумился.
– Спасибо, полисмен. Вы очень добры.
Мужчина прошел в дверь.
Джек двинулся вперед. Что-то было не так.
– Извините, – сказал он.
Конналли гневно сверкнул глазами:
– Ты чего это творишь, ж…?
Джек заставил себя улыбнуться.
– Я делегат.
Конналли закрыл дверь и запер ее.
– Через эту дверь никто не проходит. Так меня инструктировали.
Джек посмотрел сквозь стеклянную дверь на удаляющуюся фигуру седовласого.
– Ты только что его пропустил, – сказал он.
Конналли пожал плечами.
– Ну и что?
– Он даже не делегат! А я – делегат!
Конналли посмотрел на него.
– Он не ж… А ты – ж…а.
Глядя сквозь стеклянную дверь, Джек увидел, как седовласый оглянулся – бросил беглый взгляд через плечо, подняв руку, чтобы дружески помахать Конналли. При виде Джека бородатое лицо мужчины окаменело. Он уронил руку и пошел дальше.
Джек насторожился. Он недавно видел это лицо на обложке журнала «Тайм», после того как актер по имени Джош Дэвидсон сыграл короля Лира в театре на открытом воздухе в Центральном парке.
И, что гораздо важнее, он уже видел такое выражение лица.
Он вспомнил, как несколько докеров плясали на столе и пели «Ром и Кока-кола».
«Извини, Шила, – вспомнил он слова очкастого, – твой старик – просто прелесть».
Джек подумал снова, что узнал взгляд Дэвидсона. Он уже один раз его видел, в пятидесятом, когда вышел из зала заседаний комитета, где давал показания перед КРААД, и прошел мимо ожидающих допроса Эрла, Дэвида, Блайз и мистера Холмса – прошел мимо, не сказав ни слова. Внезапно Джек бросился бежать: мимо изумленного Конналли к одной из дверей, которой сможет воспользоваться.
Джек понял, что Джош Дэвидсон – тайный туз.
На бегу у Джека из кармана выскользнула фляжка, разлетевшаяся на бетоне мелкими осколками. Он не снизил скорости.
Общественность считала, что из Четырех Тузов в живых остался один только Джек. Однако никто не мог утверждать этого с уверенностью, поскольку еще один из той четверки исчез.
Отсидев три года на острове Алкатрас за неуважение к конгрессу, Дэвид Герштейн вышел в 1953-м. Год спустя конгресс принял Акт о специальном призыве, и Герштейн получил повестку. На призывный пункт он не явился. С тех пор его больше не видели. Ходили слухи о том, что он умер, был зверски убит, сбежал в Москву, изменил имя и переехал в Израиль…