Твари империи
Шрифт:
Но почему бы и не помечтать на досуге?
Под смех и подначки зрителей, Мышонок заставил новобранца споткнуться. Насмешки не были злыми, они являлись частью игры, частью обучения. Бойца ничто не должно отвлекать и, боги упаси, выводить из себя. Жаба справился с волнением и даже воспользовался всеобщим ожиданием нервного срыва для ложной, якобы безумной атаки. Мышонок купился на хитрость и, решив проучить горячего, но неопытного соперника, бросился в молниеносную контратаку, но тут же чуть не пропустил точно рассчитанный удар.
— У-у-у, — загудели зрители, подбадривая новобранца и подначивая уже ветерана.
Фаворитов на
Ожог — другое дело. Он об отставке даже не помышлял. Вся его сознательная жизнь была связана с армией, больше того, связана именно с этой волонтёрской ротой, ротой Ковыля, известной по официальным документам как "Когти Трагара", а в народе и среди друзей под ласковым прозвищем "коготки". Ротой, где он вновь обрёл и дом и семью, утраченную в раннем детстве, где он научился читать и писать, нашёл друзей и почувствовал себя человеком. Нужным человеком. А кому нужным, не столь уж важно.
Родителей он потерял в девять лет. Мальчишкой, но мальчишкой, который уже всё понимал. Пять долгих лет сиротства остались в его памяти как кошмар. Потеря взрослых членов семьи вовсе не освободила мальчонку от податей и тягот, возложенных на их небогатый двор. Сборщиков не волновало, что двор этот превратился в кладбище, так как средств на погребение у мальчишки не имелось тоже. Люди тогда вымирали от голода и болезней целыми селениями, государство пришло в упадок, а налоги от этого становились только выше.
В четырнадцать он завербовался учеником в роту коготков. Тщедушного паренька, явившегося к вербовщику, словно истаявшее приведение, поначалу хотели отправить "обратно в гроб", но он настоял. Схватил с жаровни уголья, на которых господин вербовщик изволил подогревать себе кофе, и сжал в кулаке. Слёзы, скопленные за пять лет, потекли сами собой. Он оплакивал и мать, и отца, и двух братьев, и разорённое хозяйство, и собственную судьбу; но лицо сохранило твёрдость. Вербовщик одобрительно крякнул, а парнишка получил место в отряде и нынешнее прозвище.
В армейскую жизнь Ожог втянулся сразу. Не физически — положенные семь потов он сливал на общих основаниях — но, что гораздо важнее, втянулся психологически. Если обычный новобранец только на второй год службы начинал понимать, что истязания не являются прихотью сержанта, или тем более его патологической тягой к насилию, а обусловлены лишь заботой о выживании бойца и роты, а также выполнении ими задачи, он, Ожог, принял правила игры в первый же день службы. Безропотно. Сознательно. Возможно, именно это и открыло ему дорогу к сержантским нашивкам.
Не то чтобы дорога эта вышла ровной и прямой. Целый год всё его жалование составляла бесплатная кормёжка, а чистка нужников и котлов дополняла армейские будни, и только ещё через год он стал полноценным воином, купив на скопленное жалование у старого ветерана меч и доспехи. В волонтёрских ротах личное оружие приобреталось каждым самостоятельно. Ибо лучшим считалось то оружие, которым лучше всего владеешь.
Три года назад Ожог получил звание сержанта и первый взвод "коготков" под команду. Сейчас ему двадцать семь. Для солдата не возраст. Дальнейшая карьера виделась ему точно санный путь на заснеженной тундре в безветренную погоду.
Пройдёт ещё год-другой, и он получит шанс сдать экзамен на лейтенанта и занять офицерскую должность.
Сержант даже улыбнулся, представив каменный домик на Оружейной улице в Крапиве. Пять сотен шагов до крепости, до ротных казарм. Идиллия. Мечта, но такая, которую можно сперва вдоволь помечтать, а потом и воплотить. Хорошая мечта, правильная. Не какие-нибудь полеты в облаках.
А дальше? А вот дальше развилка. Выбор. Наверное, самый большой во всей его прошедшей и предстоящей накатанной жизни с тех пор, как он попал в армию.
Может быть, какой-нибудь ротный подаст в отставку по старости, или, что случается редко, получит дворянский чин и будет отозван в гвардию, или назначен подполковником в городской полк. Возможно, погибнет или получит ранение не совместимое с дальнейшим прохождением службы. Тогда у сержанта (тогда уже лейтенанта, конечно) появится возможность занять вакантное место.
Лучше конечно в собственной роте (дай боги долгих лет нынешнему командиру). Тогда он останется в привычной обстановке, со старыми приятелями — сержантами и ветеранами, на которых сможет положиться, с бойцами, которых знает как себя самого. В чужой же роте придется доказывать свое право не только на экзамене, но и перед подчиненными. Но сперва, конечно, предстоит экзамен.
Семь мастеров лучших рот будут испытывать претендентов на должность командира. Претендентов будет много, а испытания сложные и опасные. Каждый десятый гибнет или выходит из них калекой, из уцелевших лишь один получает вожделенный серебряный знак. Так говорят. Возможно нарочно пугают претендентов. Тех, кто не прошел испытания Ожог видел не раз. Они возвращаются на прежнее место службы под ухмылки да издёвки товарищей, с печатью неудачника, без права на повторные испытания в ближайшие десять лет. Впрочем, и по истечении длинного срока неудачнику мало что светит. Люди, неспособные оценивать свои силы, не годятся в ротные мастера.
Есть, однако, и другая возможность. Прослужив не менее шести лет в заместителях, подать прошение на получение чина ротного мастера без вакантного места. Пройти тот же самый экзамен, и если государю будет угодно, получить лицензию на право формирования собственной роты. Важное отличие в том, что среди экзаменаторов обязательно будет и нынешний ротный. А их брат не особо горит желанием расставаться со способными командирами.
Формировать собственную роту куда сложнее. В новобранцах нехватки не будет, а вот ветеранов, опытных сержантов и прочих начальников найти будет ох как непросто. Из других подразделений их не переманишь, в деревне или городе не завербуешь. Нет там безработных военных. Разве кто из отставников согласится вернуться к прежнему ремеслу. Но такие предпочитают старых друзей. Вербовку иностранцев Государь не приветствовал, делая исключение лишь для чародеев, которых воспринимал не столько воинами, сколько родом оружия. Единственная возможность переманить кого-то из ополченцев, но даже их придётся натаскивать годами, прежде чем рота станет боеспособным подразделением.