Твари в пути
Шрифт:
Первый из всадников остановил коня, оценивая товар, — ему поспешили освободить место прямо перед помостом. Хвали, стоящий в цепочке рабов где-то позади, тихо рыкнул. Ильдиар догадался, что это и есть пресловутый Алон-Ан-Салем, великий визирь Ан-Хара.
Удивительный, лоснящийся капельками пота под солнечными лучами черный конь бил копытом, поднимая в воздух над землей облачка пыли, и звенел дорогой алой сбруей с вшитыми в нее золотыми кольцами. На сгорбленных плечах его хозяина возлежал тяжелый сиреневый плащ, расшитый позолоченной асарской вязью, на голове — такой же тюрбан с большим многогранным алмазом на уровне лба и длинным зеленым пером, слегка колышущимся на ветру. Великий визирь был
Позади великого визиря остановилась султанская гвардия — Необоримые. У всех как у одного — серые кони, алые плащи и тюрбаны, лица завешаны кольчатыми бармицами, сходящими на грудь, и лишь нахмуренные глаза под белыми асарскими бровями зло поблескивают в прорезях. Ильдиар отметил, что они все время держат ладонь на рукояти ятагана. Необоримые всегда были готовы вскинуть сталь и защитить своего повелителя.
— Как тебя зовут, белый раб? — поинтересовался великий визирь. — Судя по твоим плечам, ты был специально рожден для работы на моем золотом прииске в Аберджи.
«Великий визирь, — подумал граф де Нот. — Именно этот человек… Именно ради разговора с ним я был сюда отправлен… Но и в страшном сне я не мог предположить, что наш с ним разговор будет происходить подобным образом».
— Я был послан сюда из Ронстрада, чтобы… — начал было Ильдиар, но великий визирь недовольно вскинул руку.
— Я спросил о другом, — сказал величайший сановник пустыни. — Хотя это и не важно! Твое имя — ничего не ст`oит, белый раб! Ты сам — всего лишь мимолетная тень на песке!
— Мимолетная тень? — прищурился Ильдиар. — И это говорит мне тень, стоящая позади поистине великого?
Невольничий рынок замер. Было слышно, как испуганные мухи разбегаются в стороны, а ветер колышет шелковые пологи паланкинов и треплет плащи Необоримых.
Сахид Альири с нескрываемой тревогой в глазах выглянул из-за плеча какого-то горожанина, а Хвали, стоящий за спиной Ильдиара, усмехнулся. Прочие попытались сделать вид, что не услышали публичного оскорбления великого визиря.
— Смерть этой белокожей собаке! — презрительно скривил тонкие губы старик. Стража рынка тут же бросилась выполнять приказ первого султанского советника и самого влиятельного человека Ан-Хара. — Двадцать кинжалов ему!
— Не имеешь права, визирь, — раздался хриплый голос. Алон-Ан-Салем столь же медленно, как действие смертельного паучьего яда, глянул вбок. Конечно же, это был Хвали. — Согласно «Фирману о рабах», подписанному его величеством султаном Ахмедом-Ан-Джаркином, никто не может посягнуть на жизнь чужого раба, будь то дикий бергар или же сам султан!
Ильдиар удивился — это же сколько нужно было пробыть в этом грязном, вонючем месте рабом, чтобы выучить законы султаната?
Великий визирь криво усмехнулся, отчего его борода слегка скосилась набок.
— А ты, подгорный безбородый червь, как я погляжу, чтишь законы Ан-Хара? Что ж, будь по-твоему. Десять плетей северному ублюдку и пятнадцать — безбородому коротышке!
Смуглолицые стражники рынка устремились к провинившимся. После первого же удара в живот костяной тростью начальника стражи — жирного вояки с длинным пером, украшающим чалму, — Ильдиар упал на колени; чтобы свалить гнома потребовалось три удара. Надсмотрщики подхватили паладина за цепи, соединяющие кандалы на руках, и поволокли к дыбе, стоящей здесь, видимо, специально для подобных
— Р-раз, — дюжий кат замахнулся кнутом, и в следующий миг со свистом первый удар обрушился на чужеземного паладина.
Больше Ильдиар не слышал ничего, потеряв сознание от боли. Где-то на краю слуха до него доносился ритмичный свист хлыста, и еще он чувствовал, как его тело дергается в такт ударам…
… Когда он пришел в себя, то не смог даже пошевелить плечами. Он лежал на животе, в луже собственной крови, на руках алели порезы и багровые следы от кожаных ремней, которыми его привязывали к дыбе.
— Ты как, паладин? — раздался где-то над головой знакомый голос, полный участия. К Бансроту тебя, змея участливая. Гори в Бездне!
— Ты-ы? — просипел Ильдиар, и кровь вместе со слюной потекла из уголка его рта. Кто-то взял северного раба за руки, пытаясь, видимо, приподнять. — Уйдите… все прочь. Аааа…
Вся спина была в ранах, хотя, что тут говорить — спины он не чувствовал вовсе — на ее месте были лишь кровавое месиво и висящая ошметками кожа. Перед глазами стояла багровая пелена, и изредка в ней приобретал четкость очертаний грязный, заплеванный пол рабского застенка.
— Скажи-ка на милость, ну зачем тебе понадобилось связываться с этим визирем? — спросил Сахид Альири.
Он оставил все попытки поднять лежащего ничком рыцаря и, достав из-за пояса какую-то мазь, начал втирать ее в раны. От ужасной боли паладин снова потерял сознание…
«Краса Песков» по праву считалась если не лучшей чайханой в Ан-Харе, то, во всяком случае, одной из лучших. Дощатые полы здесь плотно устилали богатые харумские ковры, высокие стены украшали прекрасные вышивки работы непревзойденных мастеров-басхаров, в воздухе витал дым изысканных благовоний, а уж какой здесь подавали чай! За одну чашку такого чая иной человек продал бы свою душу, ничуть не жалея о заключенной сделке.
Аромат здешнего чая убаюкивал, успокаивал самую мятежную натуру, неизменно бодря и проясняя ум. Знатоки говорили, что во всем Ан-Харе, да что там Ан-Харе! — на всем Востоке не сыскать лучшего напитка. Владелец «Красы Песков», немой Абдул, за долгие годы так никому и не открыл секрета, как он готовит свой чудесный чай, а все попытки конкурентов прознать его тайну завершились весьма трагично для последних. Еще бы — по молодости достопочтенный шейх Абдул промышлял вовсе даже не чаем, не гнушаясь самых темных дел. Поговаривали, в те лихие годы он частенько ходил морем вдоль западных берегов, собирая богатую дань с тамошних обитателей, чем и заработал на свою первую чайхану. Годам к тридцати пяти, богатый и успешный, Абдул вернулся в Ан-Хар и остепенился, открыл новое дело, но старых привычек так и не утратил, как и связей. Вот так для многих пиратов, контрабандистов и ловцов удачи в Ан-Харе его «Краса Песков» стала излюбленным местом отдыха. Здесь решались дела и заключались сделки, вершились судьбы и плелись зловещие нити заговоров, эти стены порой слышали такое, чего не ведали, но страстно желали бы знать как великий визирь, так и сам многомудрый султан, да продлит Пустыня его правление на вечность. Но стены молчали, как молчал и сам Абдул, лишившийся языка еще на заре своей буйной молодости. Прийти сюда во все времена означало одно: все твои тайны останутся с тобой, не касаясь чужих ушей, а ст`oит кому-то рискнуть и сунуть нос не в свои дела, гнев хозяина чайханы моментально настигнет любопытствующего, а городские канавы смиренно примут на свое дно еще одно тело излишне ретивого слухача.