Твари в пути
Шрифт:
— Валери! — крик повторился, но теперь звучал уже ближе, изнутри башни…
— … Вам что-то не дает покоя, мессир?
— Что-то здесь не так, — задумчиво ответил Алон-Ан-Салем. — Я чую обман так четко, как может его чуять лишь тот, чьей профессией является все время обманывать. Многие странные события имели место. Появляются люди, которых быть не должно. У них появляются вещи, которых быть не должно. Эфир возмущен так, как будто что-то вытягивает из него жилы. Незримые ветра смущает присутствие… чье-то присутствие.
— Что вы имеете в виду, мессир?
— Все началось с того, что Тварь
— Причина, мессир? Что-то заставило Тварь вздрогнуть? Но что?
— Или кто. Впервые я увидел этого человека на невольничьем рынке в Ан-Харе. Спесивый и тщеславный, он стоял на помосте и в его взгляде не было смирения. Он был дерзок и смел прилюдно оскорбить меня.
— Он понес наказание? Если вы сказали, что увидели его тогда впервые, то были и другие встречи? Вы не казнили его за оскорбление?
— Нет. — Визирь задумчиво потер руки. — Я увидел в этом человеке нечто возмутившее меня. Нет, не мою уязвленную натуру, но сами нити, которые держат меня в жизни вот уже двадцать четыре года спустя положенного часа моей смерти. Я уже собирался отдать приказ, да я уже отдал его, когда…
— Вы почувствовали, что его нельзя убивать, мессир?
— Ты мудр, Медин Амаль. Я спохватился вовремя — мне пришлось произнести заклятие и заговорить устами другого раба, ничего не значащего Дор-Тегли. Я не мог при толпе пощадить того человека, не вызвав недоумения, поэтому я сам себя отговорил, заменив смерть на более снисходительную кару. Наказание было проведено — десять ударов хлыстом. После первого же тот человек потерял сознание, и именно тогда…
— Ан-Хар вздрогнул, — кивнул Медин Амаль. — Я тоже почувствовал этот неощутимый для простых людей толчок, когда спал, хоть и не смог определить его источник. Худшее пробуждение в моей жизни… Но что вы велели сделать с тем человеком? Приказали увести его в вашу личную тюрьму, чтобы изучить его?
— Нет. Я отправился в Леторан, в башню Слоновой Кости. Там я нашел твоего учителя Эль-Раэда. Описал ему произошедшее — его собственные ощущения подтвердили мои опасения. Человек связан с Тварью.
— Но каким образом?
— Мы стали искать. Пять дней мы не покидали архивов. Мы с Эль-Раэдом изучили все свитки и таблички, все ковровые книги, в которых упоминалась Тварь. И как ты думаешь, что именно мы обнаружили?
— Нет, — ужаснулся Медин, догадавшись. — Храните ветра! Этого не может быть…
— Я недооценивал тебя, мой добрый Медин Амаль. Нам, двум величайшим магам пустыни, понадобилось пять суток, чтобы докопаться до истины, а ты все понял по одному лишь намеку…
— Но как такое возможно?
— Все возможно под небом лазури. Как существует Великая Небесная Мельница, в которой рождаются ифриты, так и у всего прочего есть источник.
— И тогда вы с великим Эль-Раэдом решили удостовериться, — кивнул своим мыслям Медин Амаль. — Вы решили спровоцировать человека… и спровоцировать Тварь…
— Что может быть проще… Бергары. Спущенный с цепи Ветер. Но последствий даже я не ожидал…
— Она едва не пробудилась…
— Единственное, что могло бы ее полностью пробудить, это некая вещь или, точнее, вещи из сокровищницы султана — то, что хранит Гуалемин. Не дать ей пробудиться — вот была моя цель, и я
— И это значит, что их у него все же нет?
— Это всего лишь значит, что кое-кто умеет их надежно прятать. Что ж, твои собратья по ремеслу, мой дорогой Медин Амаль, помогут нам в этом. Три зеркала… три зеркала… Они, должно быть, все еще ожидают в коридоре моей милости и… гм… аудиенции. Не зря же они тащили в такую даль свои драгоценные брюха…
— Что вы собираетесь делать, мессир?
Великий визирь Ан-Хара задумчиво отвернулся, на губах его появилась тонкая, как струна на дутаре джинна-бахши улыбка. И она не сулила ничего хорошего. Как, собственно, не сулит никому ничего хорошего и музыка джиннов.
В резко сменившей яркий полуденный свет темноте ничего нельзя было разобрать. К тому же, все кругом тонуло в гулком эхо. Шаги сотен босых ног, хриплый кашель, тяжелый топот идущих рядом с каторжниками надсмотрщиков, обрывки мольбы, стоны — все это отражалось от стен и сводов — смешивалось и закручивалось. Звуки раздавались со всех сторон — над головой кто-то плакал, слева бубнили, справа… или это справа бубнили? Ильдиар уже не понимал — он будто оказался в толпе, которая пинала и толкала его со всех сторон — так на него воздействовало это эхо. Он был растерян, не мог связать даже пару мыслей. Он едва различал спину идущего впереди гнома и постоянно спотыкался, с трудом пытаясь устоять на ногах. Темнота и гул взяли на себя часть обязанностей надсмотрщиков, более того — они сковывали не хуже кандалов.
К слову, злобные охранники шахт то ли были способны видеть даже в такой темноте, то ли просто слишком хорошо знали эту дорогу, поскольку они прекрасно ориентировались и постоянно оказывались то там, то здесь, чтобы угостить кого-то из медленно бредущих рабов ударом плети, наградить окриком или пинком.
В голове Ильдиара происходило нечто вроде: «… не упасть… свет… нужен свет… ничего не видно!.. Кто-то назвал мое имя?… Нет. Это эхо… спастись… боятся шахт… вниз… круче вниз… дует сбоку… ответвление? А если… проклятье! Чуть не упал!.. Бежать… Куда? Вниз?»
Наконец, вдалеке забрезжил свет. Поначалу это был тусклый огонек размером с динар, словно висящий в пустоте, но постепенно он превратился в яркий фонарь, горящий неестественным синеватым пламенем. Очень скоро подобные фонари стали встречаться на пути регулярно, они крепились высоко под потолком или на стенах с таким расчетом, чтобы каторжники нипочем не смогли до них дотянуться. Благодаря им Ильдиар смог увидеть место, в котором он оказался, смог различить людей кругом. Помимо этого, даже в голове паладина немного прояснилось, мысли уже не были обрывочными…