Твердь небесная
Шрифт:
Само собою, в блиндажах уже все переполошились. Медлить Тужилкину нельзя было ни в коем случае. Сейчас из блиндажей, как растревоженные осы из земляных нор, посыплются японские взводы.
Тужилкин, уже не сдерживая голоса, крикнул:
– Вперед!
И первым устремился прочь из окопа. Солдаты бросились за ним. Несколько японцев, попавшиеся им на пути, тут же и легли, пронзенные русскими штыками.
В это время послышалась стрельба слева. Это, видимо, прорывалась третья группа охотников. И теперь уже японские окопы окончательно ожили. Выстрелы стали раздаваться повсюду.
Сориентировавшись по кострам на русских позициях, – а чтобы разглядеть их из гаоляна, дюжий Дормидонт Архипов, как в цирке, на плечах поднял Игошина поверх зарослей, – Тужилкин повел свою команду к деревне, которую он давеча приметил. Главною его задачей было разыскать японскую батарею. За этим и шли. Но разыскать ее впотьмах – нечего было и думать. Поэтому штабс-капитан решил прежде найти кого-нибудь провожатым, – если потребуется, силой его захватить.
Тужилкин верно рассчитал местоположенье деревни, и вскоре отряд вышел к невысокой глинобитной стене, какими в Китае обычно бывают опоясаны крестьянские фанзы. Хотя по пути они и не встретили ни одного человека, и вообще ничто не выдавало присутствия в деревне неприятеля, Тужилкин все-таки велел четырем своим молодцам – унтеру Сумашедову, Мещерину, Самородову и Григорьеву – разведать, свободны ли фанзы за стеной от постоя японцев.
Разведчики возвратились скоро. Они докладывали, что японцев в деревне как будто нет. Во всяком случае, они не видели перед фанзами ни одного поста. А японцы обычно на биваках не скупятся на постовых.
Отряд по команде Тужилкина разом перемахнул через стену. Расставив по стене и у ворот наблюдателей, штабс-капитан с несколькими охотниками подкрался к самой большой и богатой фанзе в деревне. Хотя богата она была весьма относительно: та же соломенная крыша, что и на прочих, разве повыше и поновее, те же широкие решетчатые окна, заклеенные бумагой, шест перед входом со свиными кишками на верхушке – оберег от сглазу, что ли? или жертва домашним духам? или еще какая китайская причуда?
Они потихоньку подошли к дверям. Тужилкин велел Игошину зажечь факел, а Архипову выломать двери, по возможности не производя шума. Но китайские двери и не могли наделать большого шума, – едва Дормидонт на них надавил, так обе створки, тоже чуть ли не бумажные, и ввалились внутрь.
Перед ворвавшимися в фанзу русскими предстала такая картина: на кане, проходящем вдоль трех стен, лежали цепочкою – голова к голове, ноги к ногам – китайцы, числом до дюжины. Пробудившись от топота незваных ночных гостей, они все как один – от малых до старых – вскочили и пронзительно запричитали, полагая, верно, что солдаты пришли по их душу.
– Самородов, скажи им, что мы их не тронем, – поскорее приказал Тужилкин.
Услыхав перевод, китайцы все разом успокоились.
Штабс-капитан внимательно их оглядел и остановил взгляд на главе, по всей видимости, семьи – тщедушном сгорбленном старце, почти лысом, с жидкою белою косичкой на затылке.
– Спроси у него, – сказал он Самородову, – где японские пушки?
В ответ китаец, сложив в лодочку свои маленькие ладошки и еще больше сгорбившись, стал божиться, что он ничего не знает и что они бедные крестьяне, и сами натерпелись от злых японцев, и очень любят русских, и рады бы им помочь, кабы знали как…
Тогда Тужилкин выхватил у Игошина из рук факел, поднес его к самому лицу старика и грозно произнес:
– Если сейчас же нам кто-нибудь не покажет, где японская батарея, я велю подпалить деревню! Всю! До последнего двора!
Китаец рухнул на колени и запричитал совсем уже жалобно.
– Он говорит, – перевел Самородов, – что никогда в жизни не видел ни одной японской пушки…
– Не видел?! – уже гневно воскликнул Тужилкин. – Игошин! ты видел давеча пушки у этой деревни?
– Так точно, ваше благородие! – выпалил ординарец.
– Самородов! скажи ему, – штабс-капитан кивнул на китайца, – я в последний раз спрашиваю: где стоит японская батарея?!
Старик и на этот раз не ответил. Он качался из стороны в сторону, хныкал, бил себя по щекам, надеясь, верно, разжалобить своих истязателей.
Больше не говоря ни слова, Тужилкин отступился от старика, – он огляделся кругом, выбирая, чего бы поджечь, и поднес факел к свесившийся с кана соломенной рогоже, служившей неприхотливым китайцам периною. Рогожа тотчас вспыхнула.
Вся семья дружно взвыла. Дети бросились спасаться, но не к двери и не к окнам, а почему-то по углам.
Тогда старик что-то пролепетал одному из домочадцев – молодому китайцу, может быть, своему сыну, – тот сразу же подбежал к Тужилкину и принялся взахлеб о чем-то ему говорить и куда-то показывать руками.
– Он говорит, что знает, где батарея, и может проводить нас, – перевел Самородов.
– Вперед! за мной! – крикнул Тужилкин и толкнул молодого китайца к двери. – Игошин! туши огонь!
Расторопный Игошин сорвал пылающую рогожу на пол, быстро затоптал пламя сапогами и кинулся догонять своих.
На улице Тужилкин скликал всю команду и велел солдатам хватать все, из чего можно будет сложить костер. Солдаты не стали церемонничать, – они похватали все, что под руку попадалось: кто доску отодрал где-то, кто прихватил охапку соломы, Дормидонт Архипов нашел за заднею стеной фанзы и разломал на доски два расписанных яркими узорами гроба, которыми предусмотрительные китайцы обычно запасаются заранее. Так что дровами отряд запасся вдоволь.
Проводник повел отряд вовсе не к японским позициям, а куда-то в сторону – параллельно их расположению. По дороге Тужилкин поинтересовался узнать у него, отчего старик китаец так долго отказывался помочь им разыскать японскую батарею.
– Если японцам станет известно, что эти крестьяне помогли хоть чем-то русским, они перебьют всю деревню, – перевел Самородов ответ китайца.
Они шли с полчаса. Крадучись. Ступая неслышно, как на охоте на самую чуткую дичину. Быстро двигаться было рискованно: неравно кто споткнется, загремит дровами и, чего доброго выдаст весь отряд. Но наконец китаец остановился и, показывая рукой дальше в темноту, что-то пролепетал Самородову.