Твердь небесная

Рябинин Юрий Валерьевич

Александр Иосифович искоса подглядел, как Лиза с Гецевичем прошли через весь зал и сели за стол к подгулявшим рабочим, что уже само по себе вызывало недоумение. Но еще большее недоумение у наблюдательного очевидца должно было вызвать поведение Лизиного кавалера: тотчас оставив вниманием свою даму, он, будто со старым знакомым, увлекся беседой с одним из бывших за столом посетителей – пожилым усачом, – причем, даже не слыша их слов, но по одной только манере разговора, Александру Иосифовичу отчетливо бросилось в глаза, как начальственно Лизин спутник держит себя по отношению к старшему собеседнику – будто взыскивает с него.

Мгновенно прокрутив в голове возможные причины такого поведения

московской знакомицы и ее сопровождателя, а также самого их чудесного явления здесь, Александр Иосифович пришел к определенному выводу, каковой не только не препятствовал ему быть узнанным Лизою, но даже, напротив, побуждал теперь открыться ей, суля какие-то небезынтересные последствия.

Улучив момент, Александр Иосифович обернулся в сторону Лизы, будто его привлекла чья-то не слишком сдержанная реплика. Хотя взглядом с ней он и не встретился, ему было ясно, – Александр Иосифович отчетливо это почувствовал, – девушка обратила на него внимание. И, когда вскоре Лиза с Гецевичем поднялись и направились к выходу, Александр Иосифович, будто невзначай, но вполне откровенно, показал выходившим свой профиль.

Но мало того, он придумал, пока у него до назначенного часа свидания остается сколько-то времени, проследить: где именно в Иркутске устроились московские гости? Многоопытный Александр Иосифович верно знал, что преимущество всегда у того, кто располагает большими сведениями о ком-то и, насколько возможно, оставляет в безвестности кого-то о себе самом.

Он посидел еще полминутки и вышел на улицу. Лиза и Гецевич не успели далеко уйти, – Александр Иосифович в тусклом свете рожка увидел их удаляющиеся спины шагах в тридцати от трактира. Забравшись в стоящие тут же санки, он, ссылаясь на нездоровье, велел извозчику не гнать.

– Не зябко ль будет, вашродь? – удивленно спросил возничий, кивая на шинельку господина Казаринова.

– Давай, давай, чалдон, не рассуждай, – сквозь зубы проговорил Александр Иосифович, меньше всего в этот момент думая о собеседнике. – Пошел.

Проводив таким манером Лизу и ее спутника до самой гостиницы, где они жили, Александр Иосифович поспешил назад в трактир.

Там он застал уже своего знакомого – ювелира. Тот без лишних слов кивнул головой Александру Иосифовичу, приглашая его следовать за ним, и… подвел к столу, за которым несколько минут назад сидели Лиза с Гецевичем.

– А бог-то есть, – не сдержался произнести вслух Александр Иосифович. Впрочем, его никто не услышал в трактирном гаме.

Все, что он предполагал относительно Лизы, вполне подтверждалось. А это теперь открывало перед Александром Иосифовичем самые невообразимые перспективы. После всех пережитых бедствий – катастрофы в безвестном китайском селе на Ша-хэ, едва не стоившей ему жизни, невозможности вывезти сокровища, кроме нескольких камушков, голодных странствий по Монголии и Сибири – после бесчисленных больших и малых неприятностей, выпавших на его долю в последние месяцы, судьба как будто снова благоволила Александру Иосифовичу. «Определенно, судьба улыбается, – подумал он. – Счастлив мой бог».

Ювелир что-то сказал на ухо предводительствующему в обществе за столом – тому самому седому усачу, с которым прежде разговаривал Лизин спутник. Тот оглядел Александра Иосифовича с головы до ног и довольно небрежно указал ему рукой садиться с ним рядом. Провожатый же, исполнив свои обязательства, немедленно откланялся.

– Деньги при тебе? – с ходу приступил к делу мастер Братчиков.

Александр Иосифович в последнее время уже свыкся с тем, что ему всякий тыкает: странно было бы теперь его – на вид натурального бродягу, беглого – величать как-то иначе. При замечательно редком умении управлять чувствами господину Казаринову

и теперь ничего не стоило изобразить из себя забитого жизнью простака и покорно перетерпеть новые помыкания, даже и со стороны никчемного пролетария. Но на этот раз он не стал сдерживать своего праведного возмущения от столь неуважительного к нему отношения.

– Денег дашь мне ты. Сумму я назову в свое время, – веско ответил Александр Иосифович. – А сейчас не дергайся и спокойно слушай. Можешь жевать, старец мудрый.

Это было своевременное предупреждение. Потому что после первых слов Александра Иосифовича мастер Братчиков забеспокоился и стал нервно озираться на сотрапезников. Но не в поисках подмоги, а, скорее, из опасения показаться униженным в глазах своих подначальных.

– Только что ты разговаривал с товарищами из Москвы, – не давая собеседнику опомниться от потрясения, огорошил его Александр Иосифович новою неожиданностью. – Они со мной. Я подтверждаю их полномочия. Но, наверное, резонно спросить о доказательствах моих собственных полномочий. Не так ли?

– Да! – только и сумел вымолвить совсем очумевший Братчиков.

– Об этом также в свое время я сообщу. А теперь слушай внимательно: я прибыл сюда по решению самого центрального комитета, чтобы проконтролировать исполнение задания нашими товарищами. Принять, если потребуется, руководство операцией. Возглавить… Но я теперь не из Москвы. Я налаживал работу там… – Александр Иосифович кивнул головой куда-то в сторону, полагая, что собеседник догадается, о чем идет речь. Но, видя, что Братчиков смотрит на него по-прежнему испуганно и недоуменно, он придвинулся к нему ближе и прошептал: – В самой Маньчжурии.

Несколько мгновений Александр Иосифович молча и с едва заметною улыбкой на устах смотрел в глаза старику, любуясь, какое впечатление произвели его слова.

– Но все ж таки… – опомнился наконец Братчиков.

Александр Иосифович приподнял руку, показывая, что продолжать не нужно и сейчас он развеет всякие сомнения на свой счет.

– Там, – господин Казаринов опять кивнул в сторону головой, – я проделал, уверяю, немалую работу, причем едва не погиб. Теперь меня преследует полиция. Благодаря моей революционной деятельности ненавистный царизм потерпел позорное поражение. Откроюсь вам: я лично сорвал наступление на Ша-хэ. Вот, товарищ, какой документ я имею за это от царской власти. – С этими словами Александр Иосифович вынул из кармана сложенную несколько раз бумагу, развернул ее и поднес к самому лицу Братчикова так, чтобы, кроме него, никто больше не увидел, что там было изображено.

А на бумаге красовался портрет самого Александра Иосифовича анфас с надписью аршинными буквами под ним:

РАЗЫСКИВАЕТСЯ

ОПАСНЫЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ПРЕСТУПНИК

Казаринов Александр Иосифович Сообщившему о нем какие-либо сведения в полицию будет вознаграждение

– Это мой паспорт революционера, – самодовольно произнес Александр Иосифович, убирая бумагу. – Но жить с ним в кровавой романовской деспотии довольно непросто, – невесело пошутил он. – Если и этого мало, – Александр Иосифович словно от обиды за недоверие к нему повысил голос, – сами мои московские товарищи могут удостоверить мою личность! Они меня знают. Хотя я им и не открывал еще своего присутствия здесь. – Ссылка на Гецевича и Лизу была, безусловно, рискованным доводом. Но Александр Иосифович не без основания надеялся, что дочкина одноклассница из добрых чувств к своей подруге детства вряд ли не будет поспешествовать хоть в чем-либо ее отцу. Почему бы нет? Не поступить таким образом у нее нет ни малейших оснований.