Твердая земля
Шрифт:
— Мария наверняка ждет нас в своем кабинете, — прошептал отец, направляясь к двери слева.
Я не слышала ничего, кроме постоянного жужжания мошкары, такая тишина стояла в этой части дома. Если Мария Чакон и правда знала о нашем прибытии за несколько дней с помощью какого-то магического трюка или мистического предвидения и всегда организовывала радостный прием, то почему же как по волшебству исчезли все следы того праздника, который для нас готовили?
Отец открыл тяжелую дверь кабинета, и мы вошли. Я не могла понять, какими делами могла заниматься подобная женщина в этом месте.
Сеньора Мария сидела за письменным столом из темного дерева, откуда сияла
— Сядь здесь, — приказал мне отец, подтолкнув к резной деревянной скамейке, стоящей напротив стола, под окном, откуда просачивался свет и музыка из прилегающей комнаты. Сам он сел с другой стороны стола, в кресло, явно принадлежащее хозяину, как и то, в котором сидела Мария, и тогда обезьянка с радостным криком длинным прыжком перескочила с плеча Марии на плечо отца. Наверное, она совсем слепа, раз не заметила его раньше, видимо, уже старая.
— Привет, Мико! — поприветствовал обезьянку отец, погладив ее по спине. Животное забралось ему на голову, перелезло на другое плечо, вернулось обратно и снова прыгнуло к хозяйке. Похоже, моего присутствия обезьяна не замечала.
— Ты никогда не добирался до Пуэрто-Рико, — начала женщина, отложив трубку на глиняное блюдо и скрестив пальцы на столе. — И прекрасно знаешь, что даже лучшие лжецы мира не заставят меня поверить в такую невероятную историю о страсти на одну ночь с горничной-индианкой, которая ни с того ни с сего вручила бы тебе сына пятнадцати лет. А что ты скажешь о том долгом и пристальном взгляде на соседей, когда они это выслушивали? Выглядит как советы старой вруньи, ложь и мистификация, Эстебанито. Кто этот метис, который ни капельки на тебя не похож?
Отец снова довольно рассмеялся, что, похоже, рассердило сеньору Марию, которая вскочила на ноги и, взяв в руки свечу и оставив обезьянку на спинке кресла, поспешила ко мне, словно торнадо.
— Вставай, мальчик! — грубо приказала она.
Я умирала от страха лишь при мысли о том, что передо мной бывшая севильская проститутка и, более того, хозяйка борделя. Если бы мои благочестивые и настоящие родители могли меня видеть в тот момент!
— Ты что, меня не слышал? — повторила она, поднося пламя к моему лицу, пока сеньор Эстебан продолжал посмеиваться за ее спиной.
— Да, сеньора, — нервно забормотала я, прилежно приподнявшись и бросив шляпу на сиденье.
— Твои волосы... — произнесла она, поднеся руку к моей голове и проведя ей по волосам. — твои волосы, хотя и прямые, слишком шелковистые для индейца, а лицо у тебя слишком круглое, да ты и сам слишком привлекателен, чтобы быть... У тебя хорошая фигура и приятные манеры... Да ты же... да ты же женщина!
Я посмотрела на отца в поисках помощи, но он продолжал смеяться так рьяно, что чуть не лопался.
— Да, сеньора, — пролепетала я, умирая от страха. А ноги у меня дрожали, так что я долго бы не устояла.
— Девушка! — ошеломленно воскликнула Мария. — И тебе, наверное, семнадцать или восемнадцать лет, по меньшей мере, правильно?
— Да, сеньора.
— Эстебанито! — рявкнула она, повернувшись к отцу, который уже согнулся от смеха, а на глазах у него выступили слезы. Увидев его в таком состоянии, сеньора Мария подошла к столу, резко схватила трубку, сунула ее в рот и, рассерженно повернувшись к отцу, снова посмотрела на меня. — Откуда ты взялась, черт возьми? Эстебан, прекращай
Но он не сделал ни того, ни другого, а продолжал веселиться, пока я рассказывала Марии, которая села рядом со мной на скамейку, всю свою историю и как меня спасли с острова две недели назад. Когда я закончила, отец, к счастью, уже пришел в себя и слушал нас.
— Теперь-то ты понимаешь, — спросил он Марию, когда я закончила рассказ. — Эти мерзавцы Эрнандо Паскуаль и Педро Родригес выдали ее замуж за бедного дурачка Доминго. Невозможно же было на такое согласиться, ведь правда? Единственное, что мне пришло в голову, чтобы ее спасти, это превратить ее в своего сына и привезти сюда, чтобы ты за ней присмотрела.
Не думал же отец, что я стану работать в борделе? Я встревожилась. Более того, испуганно повернувшись к сеньоре Марии, я увидела, что по ее лицу скатились две слезы.
— Она ведь никогда не станет... — всхлипнула сеньора Мария, прикрыв глаза одной рукой и опустив другую, с зажатой в ней дымящейся трубкой, на юбки. — Ты ведь это знаешь, правда?
— Ну конечно же, знаю, — согласился он, поднявшись с кресла и встав перед ней на колено, в то время как Мария отняла руку от лица и погладила его по голове. — Никогда. Она может стать приятной компаньонкой, если ты решишь сделать ее своей помощницей. Тебе следует забыть, что речь идет о женщине, и обращаться с ней, как с юношей, пока каким-либо образом не закончится ее брак с Доминго Родригесом. Без сомнений, ее считают погибшей, но если она появится, то она пропала. Но мы уже нашли способ это поправить.
— Сеньора Мария бросилась к нему, утирая слезы.
— Так и будет! — ответила она. — Но не думаю, что на нашем побережье можно вести размеренную жизнь. У нас тоже хватает проблем. Поищи ей какую-нибудь работу, Эстебан, что-нибудь подходящее юноше, но в то же время достаточно приличное для девушки из хорошей семьи.
— Предоставь это мне, — предложил он, вставая. Мария тоже поднялась и тут же застыла посреди комнаты, рассматривая меня с молчаливой сдержанностью. Пристальный взгляд этих бездонных черных глаз был не очень приятным. Я беспокойно заерзала на скамейке, и, казалось, это движение положило конец чарам.
— Еще кое-что, девочка, — пробормотала она с подозрительным взглядом. — В инквизицию на твоего отца донесла твоя дорогая тетушка Доротея.
— Что вы такое говорите? — оскорбленно бросила я. Эта женщина, что, совсем рехнулась?
— Конечно, она сделала это из любви к вашей матери и к вам двоим, — продолжила она с жалостью. — Своим скудным умишком она вообразила, что если священники как следуют испугают вашего отца, он станет подлинным и благочестивым христианином. Простые умы почти всегда совершают ошибки в суждениях, — мне показалось, что она говорит с оттенком превосходства. — Это ведь она научила вас с братом молиться еще в детстве, потому что в вашем доме отец запрещал молитвы и ритуалы. В ее глазах он был великим грешником, который поставил под угрозу ваши души. Она должна была что-то предпринять, да к тому же видела, как ваша мать страдает от измен мужа. Не осуждай ее. Идея уж точно не принадлежала ей, и она, разумеется, не рассчитывала на то, что произойдет в дальнейшем. Она не хотела, чтобы твой отец заболел и умер, ни тем более чтобы мать покончила с собой. Она лишь хотела, несомненно, под влиянием пылких проповедей толедских святош, чтобы твой отец прекратил грешить и вернулся в лоно церкви и чтобы вы получили хорошее христианское воспитание. Тайный донос наверняка был идеей ее исповедника или еще какого-нибудь священника из прихода.