Твердая земля

Асенси Матильде

После второго утра на рыночной площади нам уже нечего было продать или выменять, и мы стали собирать свои пожитки. Не хватало только матроса Родриго, который испросил у отца разрешения пойти сыграть несколько партий в кости и карты в один известный игорный дом, коих в Картахене имелось множество, и Лукаса Урбины, моего учителя, который пошел побриться и подровнять бороду. Остальные, включая двух юнг, работали изо всех сил, чтобы успеть до уже приближающейся полуденной жары. Остальные торговцы, лавочники и лоточники закрывали свои лавки, чтобы заранее найти тень где-нибудь в уголке.

— На корабль, — приказал отец. — Мы закончили.

Это

мне показалось несколько странным.

— Но не все в сборе, и к тому же ваша милость собирались в Картахене посетить друга, вы же сами мне это сказали в Санта-Марте вечером накануне отплытия. Хотите, чтобы я пошел с вами?

Он искоса бросил на меня взгляд, словно не веря моим словам, а потом неопределенным жестом руки отверг мое предложение.

— Отправляйся на корабль вместе с остальными, — велел он. — пусть Матео и Хаюэйбо вернутся на пристань и подождут Родриго и Лукаса в шлюпке, а я найму другую, чтобы вернуться на корабль, когда мне понадобится.

Я кивнула, словно послушалась, и продолжила работу, но как только он распрощался и ушел, покинула площадь, надела шляпу и сказала товарищам, чтобы выполняли, что велел капитан, а Матео и Хаюэйбо подождут на пристани и меня.

— Осторожней, Матрин, — предупредил меня Матео. — Ты еще очень молод, чтобы в одиночку ходить по Картахене. Твой отец рассердится, когда об этом узнает.

— Отец не должен ничего узнать! — крикнула я, свернув в тот же переулок, по которому удалился он. Он был не больше чем в пятидесяти шагах, так что я последовала за ним, не выдавая своего присутствия.

Мы пересекли центр квартала знати, улицы стремительно пустели под полуденным солнцем. Я боялась, что в конце концов мы с отцом останемся одни на пустынных улицах, потому что ни один человек, ни даже животное не осмелятся выйти на этот горячий воздух, которым невозможно дышать. Через некоторое время мы покинули центр города, вышли за стены, пересекли болото и оказались в бедном пригороде, состоящем из домов, сооруженных из кривых палок и с крышами из пальмовых листьев, такие даже индейцы считают лачугами.

Позже я узнала, что этот жалкий квартал называется Гефсиманским, и там живет картахенская беднота. Из-за влажной жары грязь на улицах здесь никогда не просыхала, смешиваясь с помоями, мусором и прочими человеческими отходами. Мы миновали лесопилку, фабрику черепицы, склады, кожевенные мастерские... все они в это время дня были закрыты. Но отец всё сворачивал на разные тропинки, обходил стада и пересекал пустыри, так что мне пришлось скрываться, где только можно (за тростником, кустарниками и кактусами, которые впивались в меня своими жуткими шипами), и, наконец, он добрался до гасиенды, расположенной на огромной поляне, расчищенной в джунглях, где находилось много индейцев и черных рабов, скованных цепями на шеях.

Эти несчастные тяжко трудились под палящим солнцем, одни рубили деревья, другие долбили огромные каменные глыбы кирками, лопатами, зубилами и молотками, а третьи засовывали поленья в странные и очень высокие печи в форме стаканов, откуда через многочисленные коленца вырывались языки пламени. Стоял жуткий грохот, усиливающийся по мере приближения. Насколько я могла разглядеть, снизу из этих высоких стаканов высыпался шлак, попадающий в небольшие водоемы. Без сомнения, здесь занимались извлечением драгоценных металлов.

И вот тогда, находясь менее чем в броске камня от этого места, отец остановился и повернулся

ко мне.

— Я знаю, что это ты, Мартин, — сказал он сердито. — Могу я узнать, какого дьявола ты здесь делаешь?

Я вышла из-за своего жалкого укрытия, удивившись его проницательности.

— Следую за вашей милостью, отец.

— А теперь подождешь меня здесь, ни шагу дальше.

— Как вы узнали, что я за вами слежу? — умоляюще спросила я.

— Думаешь, что можешь спрятаться, в этой-то своей красной шляпе? — рассмеялся он, отправившись к гасиенде и оставив меня жариться под палящим солнцем посреди поляны. Я увидела, как на тенистом крыльце большого белого дома с крепкими воротами он заговорил с отдыхающим в гамаке мужчиной. Они были далеко, и я могла лишь разглядеть, что мужчина, очевидно, хозяин всего вокруг, не принес гостю стул, вынудив его оставаться на ногах, пока сам удобно лежал. Произошел молчаливый обмен: отец дал ему кошель с монетами, который вытащил из кармана, а взамен мужчина протянул ему листок бумаги. И всё. Потом отец сухо простился и вышел оттуда. Я видела, как он возвращается, удрученный и задумчивый, таким усталым шагом, словно несет на себе сотню бочек, хотя при нем не было груза. Вскоре он поравнялся со мной и, положив руку мне на плечо, как он любил, в полном молчании направился к городу, отказавшись отвечать на мои вопросы или комментарии. Что бы ни произошло в этой гасиенде, это точно было что-то плохое.

Как я и просила Матео с Хаюэйбо, они ждали меня на пристани вместе с Родриго и Лукасом, выпивая и дурачась, чтобы скоротать время. Завидев наше приближение, они стали как можно быстрее отвязывать шлюпку, повернувшись к нам спиной, чтобы скрыться от отцовского взгляда, но тот, однако, пребывал в такой задумчивости, что не обратил внимания на то, что они не выполнили его приказ. При виде Родриго мне пришла в голову одна идея.

— Родриго, — сказала я ему на ухо, — вытащи из кармана моего отца сложенную бумагу и дай ее мне.

Родриго из Сории отказал мне, быстро покачав головой, и попытался от меня скрыться, вцепившись в весло, словно вся его жизнь зависела от этого, но я не могла позволить, чтобы бывший севильский игрок и мастер шулерских трюков, чьи мозолистые пальцы могли заставить исчезнуть и появиться карты и даже целые колоды, словно по мановению волшебной палочки, отверг мою просьбу, какое бы уважение не питал к моему отцу. Так что я сама взялась за весло и уселась рядом с ним.

— Родриго, дружище, — взмолилась я шепотом, — не бойся совершить неправедный поступок или получить наказание. Уверяю тебя, что если ты отдашь мне письмо, которое прячет отец, ты поможешь предотвратить несправедливость.

— Оно от Мельхора де Осуны? — к моему величайшему изумлению спросил он.

— Что ты знаешь об этом Мельхоре?

— Вы оба, замолчите! — рявкнул отец с носа. Мы уже подплыли к кораблю и маневрировали между многочисленными судами картахенского порта. — Гребите молча, мы здесь не для того, чтобы вы чесали языками.

Родриго хмыкнул и больше не открыл рта, но когда мы взошли на палубу, он схватил меня под руку и потащил в якорный отсек.

— Вот, читай, — протянул он бумагу. Я восхищенно посмотрела на него. Я так и не поняла, когда он успел вытащить письмо, но он был очень проворным мошенником. Его лицо было серьезным, а на загрубевшей коже пролегли белые линии вокруг глаз. Я заметила, что он недоволен. — Читай быстрее, пока нас не застукали.