Твердая земля

Асенси Матильде

Не веря своим ушам, я затрясла головой. Доротея? Тетушка Доротея причинила все эти несчастья? Слова сеньоры Марии казались правдивыми и уверенными, но всё равно причиняли боль. Еще какую.

— Успокойся, Мартин, — воззвал ко мне отец. — Я же говорил, что Мария — человек сдержанный и хорошо понимает, как всё происходит в мире. Ты привыкнешь. С ней всегда так. Не принимай близко к сердцу, она не хотела причинить тебе боль.

— И мне всё равно придется называть ее Мартином, даже когда я знаю, что это женщина? — посетовала сеньора Мария, взяв на руки обезьянку, прежде чем выйти из комнаты.

Ту первую ночь я провела на жестком матрасе, положенным на четыре гладкие доски, покоящиеся на двух скамейках. Эту первую кровать установили

в маленькой зале между двумя комнатами в глубине дома, дверь из нее вела в большую гостиную. Прислуга, как объяснила сеньора Мария, сейчас занята другими делами, и я поняла, что работающие в борделе девушки также служат горничными в этом великолепном доме и к тому же называют Марию матерью, доверительно и совершенно не стесняясь этого.

На следующий день Мария Чакон выделила мне маленькую комнату, примыкающую к ее собственной и выходящую в кабинет, но находилась она, строго говоря, уже в самом борделе. Хозяйка приказала запечатать вторую дверь, выходящую в публичный дом, и сменить мебель на более простую, строгую и подходящую молодому человеку с хорошим образованием. Мой стол-шлюпка занял почетное место. Как мало я подозревала, когда плыла на нем по океану или накрывалась от солнца на пляже, что проведу за ним долгие часы за учебой, потому что мой новый отец посчитал, что лучшей работой для меня будут книги и счета.

Лукас Урбина, матрос из Мурсии, играющий на флейте, помимо многих других занятий на новых землях, был учителем начальных классов в школе Гаваны, что на Кубе, откуда он уехал, потому что, по его словам, ему мало платили, хотя ему и нравилась эта работа. И потому каждый день, не пропуская ни единого, он пунктуально покидал комнату, где жил с одной из девушек борделя, Росой Кампусано, и пересекал кабинет сеньоры Марии и большую гостиную, чтобы подождать меня в кабинете сеньора Эстебана, с серьезностью, которой он не отличался на корабле, перебирая кустистую бороду и листая страницы книг и книжиц, которые отец выделил для моего образования.

Когда куртизанки сеньоры Марии видели меня, убежденные в том, что я — юноша, да к тому же сын сеньора Эстебана («Как он на вас похож, сеньор! Одно лицо с вашей милостью. Никто не усомнится в вашем отцовстве»), то отпускали шуточки и лезли обниматься, а одна даже попыталась меня покорить в самые первые дни моего пребывания в этом безумном доме, хотя потом, увидев мое сопротивление, отступила, показывая обиду и раздражение, хотя я ничем этого не заслужила.

С самого начала марта я сосредоточилась на учебе. Отец решил, что помимо грамоты и арифметики, которым меня обучил мурсиец, я должна научиться ездить верхом и владеть шпагой, для чего велел, чтобы на рассвете я сначала на муле Вентуре, а потом на скакуне Альфане делала большой круг на окружающей город равнине. Затем матрос Матео Кесада из Гранады, который, по словам отца, был лучшим фехтовальщиком на Твердой Земле, показал мне секреты своего искусства.

Во время этих занятий с меня сходило семь потов, но как я ими наслаждалась! Мой истинный родитель наверняка вертелся в гробу, видя, как его дочь пользуется шпагой и кинжалом, делая выпады и нанося удары направо и налево, но он, вероятно, оценил бы мое прирожденное проворство и то, как я быстро овладела искусством обращения с оружием, а мне это напоминало о собственных корнях, о доме, том доме в Толедо, который я уже не помнила, как и холод, снег, обмороженные пальцы, изморось на окнах и теплую одежду...

И вот однажды вечером, в конце апреля, во время ужина в маленькой столовой сеньора Мария спросила:

— Эстебанито, ты приготовил всё для Мельхора?

В свете двух толстых восковых свеч я увидела, как отец побледнел и оторвал взгляд от тарелки. Каждое произнесенное слово давалось ему с трудом.

— Мне не хватает тридцати восьми песо до двадцати пяти дублонов. Уверен, что не смогу продать за четыре дня столько товаров.

Воцарилось тяжелое молчание. Не нужно было

обладать большим умом, чтобы прийти к выводу, что отец должен денег некоему Мельхору, и день платежа близок, а он не располагает необходимыми деньгами (двадцать пять дублонов!).

— Не волнуйся, — виновато попросила Мария. — Мы добудем недостающее.

— Я сделаю всё, что смогу, — очень серьезно заявил он.

— Знаю. Я поговорю с девочками. Успокойся.

На следующее утро, до того, как вывести на улицу Альфану, отец сказал мне:

— Приготовься, Мартин. Завтра на заре мы отплываем.

— И куда, отец? — спросила я.

— В Картахену — продать то, что осталось в трюмах корабля, и посетить одного приятеля.

— Как скажете.

Прогулка на Альфане не развеяла мое беспокойство. У отца имелись проблемы, о которых мне ничего не было известно, а поскольку ни он, ни Мария никогда не говорили при мне о деньгах, я не знала, означает ли мое присутствие в этом доме, как мне начинало казаться, дополнительные расходы, которых они не могли себе позволить, несмотря на наружность обеспеченных людей и приносящие прибыль бордель, лавку и корабль. Я решила как можно скорее это выяснить. Если я для них — тяжкая ноша, то мне следовало об этом знать, и немедленно. Я поняла, что отец не скажет ни слова, хоть бы я приставала с расспросами до конца своих дней, и решила, что в Картахене не буду отставать от него ни на шаг, даже для исполнения срочных потребностей организма. Я превращусь в его тень с самой швартовки и до того времени, как мы снова поставим паруса, вот так я и выясню, что на самом деле происходит.

Два дня спустя мы бросили якорь в огромном порту Картахены, всего в тридцати лигах пути от Санта-Марты, нагрузили в шлюпку товары и пошли на веслах к пристани. Сколько же здесь было судов и фрегатов! И какие гигантские верфи для строительства великолепных кораблей и галер! Очень похоже на порт Севильи в тот день, когда мы отплыли вместе со флотом.

— Это крупнейший торговый город в Индиях, — объяснил отец. — Сюда прибывают, чтобы вести дела, из всех внутренних провинций Нового королевства Гранады [19] , со всего побережья Твердой Земли и даже из Новой Испании [20] , Перу и Никарагуа.

19

Примерно соответствует территории современной Колумбии.

20

Термин «Новая Испания» в ту эпоху означал все территории севернее полуострова Юкатан.

Картахена была огромной, с прекрасным дворцом, служившим ратушей и резиденцией губернатора, изысканными особняками знати, арсеналом, домами для судей и чиновников, тюрьмой с охраняющими ее солдатами, элегантными гостиницами, кафедральным собором и многочисленными церквями и монастырями. И всё это было построено из толстенных каменных блоков, что совершенно удивительно в мире дерева и глины, каким являлись Карибы. С другой стороны, в ее кварталах и пригородах обитали не меньше двух тысяч человек, не считая рабов, свободных негров, метисов, мулатов, индейцев и представителей прочих каст. Санта-Марта же, со своими шестьюдесятью жителями, была просто жалкой деревушкой.

Мы ходили на рынок на Морскую площадь продавать свои товары, и торговля шла бойко. На Твердой Земле вечно всего не хватало. Если бы король позволил торговцам из других стран снабжать нас самым необходимым, когда Испания не могла этого сделать, то Новый Свет расцвел бы так мощно, как деревья в джунглях. Потому работа торговцев вроде моего отца была так важна, они забирали товары, которых в данном месте было в достатке, и увозили в другое, а потом наоборот, и начинали всё с начала. Только благодаря им колонии и выживали.