Тверской баскак. Том Пятый
Шрифт:
Быстро шагаю вдоль артиллерийских порядков, придирчиво осматривая каждое орудие. Капитан Семен Греча, не отставая, тараторит мне на ухо.
— Весь склон промеряли еще с вечера. Вехи выставили, каждую голубушку пристреляли!
Говоря, он всякий раз либо поглаживает чугунный ствол пушки, либо ласково похлопывает по деревянным брусьям баллист, чем заставляет меня улыбнуться.
«Ишь, как он про них ласково!»
Закончив осмотр, иду к командному пункту. Он оборудован здесь же на валу, как на самой высокой точке. Там меня уже ждут Соболь и герцог Баварский. Их конные сотни скрыты на другой
Кивнув на приветствие обоих, перевожу взгляд туда, где на другом конце поля концентрируется противник. Разведка уже дала мне примерные цифры. Кроме полутора тысяч пехоты и пятисот всадников под знаменами маркграфа Бранденбурга, там еще не менее трех тысяч тевтонов и войско Познанского князя Болеслава Набожного. Прошлой осенью этот князь не стал испытывать судьбу в бою против тумена Балакана и убег под защиту ордена. Ныне же, видать, очухался и присоединился к коалиции. С ним пришло около тысячи пешего ополчения и примерно двести всадников его личной дружины.
«Итого, — мысленно подвожу итог, — против моих четыре с половиной тысяч на той стороне чуть больше шести, причем почти половина из них тяжелая конница. Из которой две тысячи — это тевтонские рыцари!»
Особо выделяю тевтонскую конницу не потому, что как-то уж слишком их опасаюсь, просто это самый крупный однородный и сплоченный контингент врага, который отлично вооружен, обучен, и крайне упорен в бою.
«Единственный минус орденского воинства, — замечаю самому себе, — это плохая управляемость, потому и в бой вступают всей силой сразу, дабы по ходу не перестраиваться».
Этому во всяком случае учит меня история и все те известные битвы, которые тевтонский орден проиграл. Потому сейчас я напряженно всматриваюсь в строящиеся порядки противника. По тому, кто и какое место занимает на поле, можно с уверенностью предсказать выбранную врагом тактику.
«У них стопроцентно нет общего командования, — я опять же ссылаюсь на исторический опыт, — каждый наконечник этого трезубца будет действовать самостоятельно, руководствуясь только начальным планом. То есть, спланирован у них только начальный фактор. Кто где встанет и когда пойдет в атаку, а там уж как бог даст!»
В этом плане у меня, вроде бы, все тоже самое, но не совсем! Да, позиции пехотных бригад неизменны в течении всего боя, но отличие моего построения от противника совсем в другом. Во-первых, все бразды правления находятся в одних руках, во-вторых, кроме статичной первой линии у меня есть еще и вторая. Она более мобильна и включает в себя как отдельную роту громобоев, так и спрятанную до поры конницу. И в-третьих, конечно же, «артиллерия»! Она и сама по себе уже сюрприз немалый, так ведь еще ее и перераспределить по фронту всегда можно. Нанести максимальное огневое давление там, где это больше всего необходимо.
Поэтому сейчас я внимательно изучаю линию противника. Мне надо понять, где они планируют нанести основной удар. Задача эта, в общем-то, несложная!
Слежу за перемещением штандартов противника, и все более очевидным становится первый вариант. Тевтоны выстраиваются в середине, левый фланг занимают поляки, а правый — воинство Бранденбурга. Причем по всему фронту пехота встает позади, а вперед выходит тяжелая конница, что означает только одно. Противник собирается решить исход битвы одним ударом своего бронированного кулака.
Стоящий рядом со мной Калида мрачно уставился в ту же сторону.
— Эти — не ордынцы, карусели крутить не станут! — Он повернул ко мне напряженное лицо. — Сходу попытаются нас продавить!
Кивнув, соглашаюсь с другом.
— Такой ход уже принес им удачу в сражении с тургаудами Берке! Видать, решили, зачем менять то, что и так хорошо работает!
Ход мыслей той стороны поля мне понятен. Они видят перед собой неплотный пехотный строй. Ни щитов, ни железного доспеха! С такого расстояния тегиляи кажутся им простыми кафтанами. Разглядеть нагрудные пластины, наплечники, наручи и прочее издали непросто. Естественно, благородные сеньоры уверены — решительный натиск бронированной конницы разгонит этот сброд, как овец.
«Что ж, — скептически хмыкаю про себя, — пусть попробуют! Нынешнее рыцарство еще не прошло горькой науки Пуатье и Азенкура! Может, этот холм станет для них хорошим уроком!»
Нахожу глазами капитана Ефима Рогожу и жестом подзываю его к себе. Он командует отдельной ротой громобоев, что выстроилась сейчас позади фургонов.
Ефим подбегает ко мне, и я показываю ему на переднюю линию.
— Выводи своих туда, в самый центр. Пусть арбалетчики потеснятся. — Тот кивает, а я киваю на выстроенную тевтонскую линию.
— Подпустишь этих на пятьдесят шагов. Сделаешь один залп и сразу же отходишь за фургоны. Своим все растолкуй, чтоб вразнобой не палили. Один общий залп и отход! Все понятно?!
— Понятно! — Басит в ответ Рогожа, и я отпускаю его к своим.
«Ну вот, вроде бы, и все! — Выдыхаю про себя. — Мы готовы! Добро пожаловать, господа хорошие!»
На другом конце поля душераздирающе завыла труба, и, постепенно набирая ход, тяжелая конница пошла в атаку. Сначала шагом, потом рысью, и вот… Земля под ногами вздрогнула от одновременно перехода в галоп тысяч лошадиных копыт.
Мой взгляд на автомате отмечает пройденную атакой пятисотметровую вешку, и я не могу сдержать ироничного замечания.
«Не рановато ли вы, господа, включили пятую передачу? Кабы не запыхаться!»
Первый орудийный залп шарашит по ушам и забивает ноздри вонючим пороховым дымом. В сердцах крою канониров! Выстрел сильно неточен, и пушечное ядро уходит куда-то в «молоко». Зато второй радует, он ложится точно в цель, выкашивая в строю всадников изрядную прореху.
Один точный выстрел погоды не сделал, и общий поток даже не замедлился. Копыта грохочут все громче, огромные кони в белых попонах все ближе и ближе!