Твои, Отечество, сыны
Шрифт:
— Вы шутите, капитан, и шутите неуместно…
Голос его дрогнул:
— Товарищ полковник… просто не повезло. В группе Некипелова было условлено, что, как только фрицы станут спускаться на своей лошаденке в овраг, один из разведчиков метнет гранату с таким расчетом, чтобы она взорвалась метрах в пяти-шести перед лошадью. Лошадь, конечно, шарахнулась бы в сторону и вытряхнула пассажиров из саней. Тут вся группа должна была наброситься на фашистов и захватить их живьем. Однако сложилось все по-другому. Когда разведчик, привстав на левую руку, бросил гранату, рукав маскировочного халата опустился ниже ладони его руки. Граната осталась в рукаве халата и взорвалась. Разведчик был смертельно ранен… Тогда
Я положил трубку. Все же как не везло! Впрочем, возможно, что пленный утратил дар речи от испуга? Такое с гитлеровцами не раз случалось, особенно если они были виновны в расправах над мирными жителями и страшились возмездия. Так или иначе, но и этого «мычащего фрица» нужно было немедленно отправить в штаб армии.
Вскоре вместо Чернышева комиссаром нашей дивизии был назначен полковой комиссар Сергей Николаевич Зубков. Участник боев на озере Хасан, где за отвагу он был награжден орденом Красного Знамени, Зубков понравился мне с первого взгляда. Оказалось, что он имел большой опыт работы в войсках, отлично знал военную педагогику и умел проводить ее в жизнь не только среди бойцов, но и среди офицеров, благодаря чему быстро завоевывал авторитет.
Как человек он показался мне простым, отзывчивым и открытым, и вскоре я убедился, что комиссар действительно был таким. Не теряя лишнего часа, он энергично включился в работу: приступил к изучению офицерских кадров; детально ознакомился с историей боевых действий каждого нашего полка; беседовал с младшими офицерами и бойцами; старался побывать на всех собраниях, узнать, о чем говорят люди, чем живут, чтобы улучшить боевую деятельность дивизии.
Тщательно занимался он бытовыми нуждами воинов, интересовался их перепиской с родными и знакомыми, глубоко вникал в существо военной подготовки личного состава подразделений и частей и организацию системы обороны.
В те дни к нам прибыл коллектив артистов Центрального Дома культуры железнодорожников под руководством композитора Дмитрия Яковлевича Покрасса.
Не знаю, о чем увлеченно и долго говорил с композитором наш комиссар, но когда в героической балладе прозвучали имена наших славных разведчиков Обухова, Кокушкина, Некипелова, — радостное удивление воинов было столь велико, что своды здания, в котором проходил концерт, казалось, вот-вот обрушатся от гула и грома оваций.
Великое дело — песня! Раздольная, полная силы и удали — русская; задумчивая или насмешливая и озорная — украинская; нежная и призывная — белорусская; то печальная, то лихая — грузинская… Словно живительная волна смывает она, песня, груз усталости с сердца солдата, и, смотришь, как будто моложе выглядит солдат, во взгляде его светится гордое сознание того, что и его дела достойны песни и памяти народа.
В середине марта из штаба 40-й армии был получен приказ: распоряжением командующего Юго-Западным фронтом дивизия переходила в подчинение командующему 38-й армией. Станция погрузки — Мармыжи; станция выгрузки — Великий Бурлук. Нас перебрасывали на харьковское направление.
Давно уже пользовались мы железнодорожным транспортом, чаще тряслись по ухабистым дорогам на машинах, повозках или шагали пешком. Случалось, приходилось и ползти.
А теперь — вагоны. Самые настоящие железнодорожные вагоны! И что за прелесть — теплушка! Чисто, уютно, светло. Есть койки, и можно прилечь. В железной печурке розово светится жар.
А дорога у нас, по времени, дальняя. Восемь-девять суток в пути. Возможно, и все двенадцать. Это при условии, что все будет обстоять благополучно.
Признаться, я мало верил в благополучный путь. Для переброски дивизии требовалось пятнадцать эшелонов. Было более чем сомнительно, чтобы авиация противника не заметила эти пятнадцать поездов. Однако нам ли опасаться авиации противника? Это не первое бомбовое крещение. Теперь мы близко познакомились и с «юнкерсами» и с «фокке-вульфами». Опыт многому учит, а военный опыт — особенно. У нас давно уже исчезла робость и перед одиночными, и перед массированными налетами врага. Мы научились отбиваться, и немецкие летчики хорошо знали, какая это неприятная штука — групповой огонь.
В дороге, однако, необходима большая осмотрительность. На совещании командиров и комиссаров полков было решено комплектовать эшелоны с таким расчетом, чтобы при необходимости начальник эшелона мог развернуть подразделения в боевой порядок и сражаться самостоятельно до подхода следующего поезда.
С первым маршрутом я приказал отправить лыжные батальоны. Правда, они не входили в состав дивизий, но были обучены у нас, прославились в боях и по праву считали себя гвардейцами.
Возможно, думал я, новый командующий 40-й армией генерал Парсегов выразит недовольство в связи с отъездом лыжников? Но ведь он получает большие свежие пополнения и с наступлением весны лыжники не очень-то ему понадобятся.
С частью офицеров штаба я выехал восьмым эшелоном. Как и следовало ожидать, вражеская авиация неоднократно пыталась пересечь нам путь, разрушить мосты, обстреливать и бомбить эшелоны.
Из-за этих неприятностей выгрузку трех маршрутов пришлось произвести на других станциях, откуда люди со своей материальной частью немедленно уходили в отведенные для них районы сосредоточения.
Наш восьмой эшелон проследовал в основном благополучно. Были, конечно, и неприятности, однако в военное время без них не обойтись. После обстрела из пулеметов и бомбежки у нас загорелся вагон с боеприпасами, но пожар мы быстро потушили.
Штаб армии располагался на окраине села Шевченково, и, когда я прибыл сюда, комиссар Зубков доложил мне, что все три полка вместе с артиллерийским и лыжными батальонами — по сути, вся боевая часть дивизии, уже закончили выгрузку.
— Отлично, Сергей Николаевич!.. Ну, какие еще новости?..
Он немного замялся:
— Почти никаких…
— А все же?
— Я виделся с новым командующим 40-й армией генералом Парсеговым.
— Он передал привет?
— Нет, он жалел, что вы уехали. Очень хотелось ему вас «расчехвостить» за самовольный увоз двух лыжных батальонов. Даже хотел оставить у себя наш 34-й гвардейский полк, который только приступал к погрузке. Долго кричал и под конец заявил: «Ничего. Где-нибудь он мне попадется, этот родимец Родимцев! Я покажу ему, как увозить чужие батальоны…»
(Замечу в порядке дополнения: ни во время войны, ни в послевоенное время я так и не встретил Михаила Артемьевича Парсегова. Думаю, что если бы мы встретились, оба вспомнили бы добрым словом эти лыжные батальоны, ибо они были достойны нашего гвардейского знамени, под которым сражались с беззаветной отвагой).
К исходу марта дивизия полностью была переброшена в район сосредоточения, восточнее Старого Салтова.
Я поторопился прибыть в штаб 38-й армии, которой командовал генерал-майор артиллерии Москаленко Кирилл Семенович (ныне Маршал Советского Союза), а начальником штаба был полковник Иванов Семен Павлович (ныне генерал-полковник), и доложил им о боевом и численном составе дивизии.